Зачем тратить деньги на кожаный саквояж, если гнутый фанерный сундучок в пять раз дешевле, вдвое прочнее, а выглядит так же недурно.
К тому времени, когда банкирский дом Цапмана в Берлине, занимавшийся финансированием предприятий по переработке леса в северной Европе, протянул руку помощи и фабрике Ланге, в цехе на Рапласком шоссе работало уже больше трехсот человек. Господин Ланге долго упорствовал, но в конце концов вынужден был надеть тяжелое золотое обручальное кольцо берлинских банкиров. Предприятие утратило сво1б самостоятельность, но зато выжило и могло продолжать работу; двадцать лет тому назад двое сообразительных таллинских гробовщиков точно так же уцелели, присоединившись к Ланге. Но со временем оказалось, конечно, нерентабельным содержать мастерские отдельно от фабрики, и один из хозяев предприятия по изготовлению гробов «Михкель Каннеп и сын» работал теперь у Ланге простым мастером. К счастью, самому Ланге нечего было опасаться такого падения, у Ланге достаточно сил, чтобы заставить Цапмана обходиться с ним достойным образом. Его имя сохранилось в новом, соединенном предприятии и даже стояло на первом месте (фирма «Ланге и Цапман»). Цапман весьма ценил способности главного директора таллинского предприятия. И почему бы не ценить, если таллинская фабрика ежегодно приносила самую большую прибыль? Конечно, в России рабочая сила значительно дешевле, чем в Швеции, в Германии или других местах, где находились финансируемые цапманским банковским трестом фабрики. Однако прибыль таллинской фабрики больше прибылей и двух финляндских фабрик, где заработная плата почти так же низка. Ланге в Таллине сумел окружить себя опытными и требовательными инженерами и мастерами, жесткой системой штрафов добился железной дисциплины среди рабочих, сумел в большом количестве использовать женский, детский и даже инвалидный труд, обходившийся много дешевле, чем труд взрослых здоровых мужчин. Банкирский дом Цапмана каждый год посылал из Берлина в Ревель награды и благодарственные письма господину Ланге, но наибольшим уважением и даже удивлением пользовалась у берлинских банкиров Российская империя, позволявшая им иметь такие чудо-прибыли. Здесь не было ни парламента, ни профсоюзов, социал-демократическая партия находилась под запретом, и если ее вожаки и работали в подполье, то время от времени наиболее опасные из них водворялись в надежные места, содержались под жандармским надзором, чтобы лишить их возможности подбивать рабочих на забастовки. Да и газеты пикнуть не смели. Вся печать и литература проходили цензуру, газеты печатали только то, чего хотело и требовало от них правительство.
Единственное, что тревожило берлинских господ, это участившиеся за последнее время беспорядки в России. Слишком неподготовленными ввязались в войну с Японией, дальневосточные потери покачнули немного русского богатыря. У России мало еще своего промышленного капитала, чтобы широко развернуть производство современных военных кораблей и пушек,— да разве перевелись деньги на белом свете, чтобы нельзя было помочь беде?!
В России нет недостатка ни в угле, ни в железной руде, ни в храбрых солдатах, ни в рабочих руках, и если не хватает своего промышленного капитала или хороших генералов, то, следовательно, приходится смелее пользоваться чужой помощью. Продолжение войны, видно, бессмысленно, надо поскорее заключить мир, прежде чем волна беспорядков внутри государства захлестнет правительство. Но ничего, все со временем уладится! Президент Америки Теодор Рузвельт, который боится усиления Японии, быть может, возьмет на себя инициативу мирных переговоров. И Германия поможет России. 11 июля императорские яхты «Гогенцоллерн» и «Полярная звезда» рядышком, по-дружески опустили якоря на Трангзундском рейде в Финляндии. Его величество Вильгельм II отправился в гости к его величеству Николаю II.
Господин Цапман бдительно следил за мировой прессой, из многих государств стекались к нему отчеты, и он полагал, что знает все, что необходимо знать. Мир достаточно силен, чтобы сохранить закон и порядок в России, а значит, и на таллинской фабрике «Ланге и Цапман», рассуждал господин Цапман, крещеный еврей и добрый лютеранин, в солнечном кабинете на пятом этаже своего банковского здания в Берлине.
Но из-за этого весьма полезного для господина Цапмана закона и порядка у Пеэтера Тиху, с тех пор как в интересах государственной безопасности арестовали его друга Карла Ратаса, не было уже никакой личной безопасности. То, что ему удалось устроиться к Ланге, не очень меняло дело: к Ланге легко попадал каждый, кто по той или другой причине не находил себе места у других фабрикантов, за кем требовался особый надзор охранки,— дирекция фабрики «Ланге и Цапман» тесно, рука об руку, сотрудничала с жандармерией.
На фабрике гудели, громыхали и жужжали новые машины, работа на них была несложна, на осваивание новых машинных операций уходило немного времени. Несколько размеренных, однообразных движений, которые машина требовала от рабочего, сама машина вколачивала в его мозг, в глаза и руки уже в течение первых двух недель, а потом только давай работай — двенадцать часов под одними парами, не считая получасового обеденного перерыва. Потому-то Ланге и мог в большом количестве использовать малоопытных, без претензий, рабочих, пришедших из деревень,— батрацкая работа на мызах у баронов была еще труднее, а оплата меньше. Потому-то на
фабрике Ланге и сохранялось самое низкое во всем городе жалованье, дисциплину же фабричное управление завинтило крепче, чем где-либо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135