неужели во всем уезде не сыскать лучшего пробста, чем этот Умблия? Нет, придется все-таки все это хорошенько втолковать суперинтенданту — конечно, устно: письменно вести такие дела неблагоразумно. (Если самого Гиргенсона выдвинут в пробсты, то было бы, конечно, хорошо, чтобы это сделал кто-нибудь из соседних пасторов Лебеман из Рандвере или, еще лучше, помощник самого Умблии — молодой Розенфельд...)
В дверь канцелярии КТО-ТО ТИХО И несмело постучал. Господин пастор прислушался. Предобеденное время каждого вторника было им назначено для составления текстов духовных песнопений. В эти часы в доме должна была царить тишина и никто не смел его тревожить. Барыня уехала вчера с дочками в гости к в Курессааре, они должны были возвратиться только в четверг. Кто же этот нахал, рискнувший помешать ему?
— Негет! — раздраженно крикнул господин пастор.
В дверях появилось испуганное круглое лицо горничной Леэны.
— Что тебе нужно? Разве ты не знаешь, что в эту пору я тружусь в святом уединении и никого не принимаю?
— Церковный староста, юугуский Сийм, ждет уже давно и просит господина пастора принять его.
— Принять его? А за что же ты жалованье получаешь, если за порядком в доме следить не умеешь? Разве староста не знает, где живет кистер?
— Сийм говорит, что кюласооский Реэдик из Руусна при смерти, но не велит посылать за господином пастором. Этак он и умрет без причастия.
— Что? Хочет умереть без причастия? Пришли сейчас же сюда Сийма!
Минут двадцать спустя господин пастор Альфред Гиргенсон в пароконной коляске с поднятым для защиты от дождя верхом заставлял сидящего на козлах кучера гнать что есть мочи. Совершение обряда крещения в приходе Каугатома было делом кистера и школьных учителей. Иногда (хотя и реже) господин пастор поручал заботам кистера и отпевание усопшего, но если кто-нибудь только собирался умирать, тут уж — извините — Гиргенсон сам давал каждому прихожанину отпущение грехов. Господин пастор твердо решил добиться того, чтобы в его приходе ни один взрослый не умирал без причастия. Поэтому в пределах власти каугатомаской церкви гибель на море и любая другая внезапная, случайная смерть была почти в опале. Во всяком случае, пастор придирчиво допрашивал родственников покойного, чтобы узнать, не погиб ли он без покаяния по их небрежению или злокозненной медлительности.
Нынешний случай, если верить Сийму, был совершенно неслыханный. Умирающий запретил родственникам обращаться к пастору и хотел уйти из мира сего без причастия. Хорошо еще, что староста пронюхал об этом в последнюю минуту и кинулся на церковную мызу. «Сийм все же верный человек,— подумал пастор.— Если бы все прочие старосты проявляли такую заботу и рвение, всякие безбожные дела в приходе случались бы гораздо реже».
— А этот сочинитель пакостных песен, этот слепой Каарли, или как они его зовут, тоже живет в деревне Руусна?— спросил пастор у кучера.
Однако Антс был поглощен понуканием лошадей и потому не сразу услышал обращенный к нему вопрос, так что священник вынужден был сердито повторить его.
— Там же, там же, в Руусна,— ответил кучер, повернув к пастору мокрую' от дождя голову.
— Ты скажи там кому-нибудь, чтобы они его прислали завтра ко мне в пасторат,— обронил пастор.
До Гиргенсона и раньше доходили от юугуского Сийма жалобы на слепого сочинителя дерзких песен, но, как «поэт-философ», пастор не хотел вмешиваться в суетные пустяки. Главным было отпущение грехов. Но теперь, когда старик (как говорит Юугу) осмелился затронуть своей Грехней самих господ помещиков, пастор не может уже остаться безучастным зрителем.
— Как фамилия сочинителя этой брехни?— спросил пастор.
— Тиху, Каарель Тиху,— ответил Антс. Он служил кучером церковной мызы еще при прежнем пасторе, старом Эдерберге, и знал по имени почти всех жителей прихода.
— Фамилия умирающего, к которому мы сейчас едем, тоже Тиху. Они родственники?— спросил пастор.
— Весь род Тиху происходит от одного корня, все они выходцы из Рейнуыуэ.
— И Матис Тиху?— Гиргенсон старался вспомнить этого чернобородого, остроглазого мужика. Церковные сборы, правда, были им уплачены, но тесть пастора, барон Ренненкампф, называл его настоящим крамольником.
— Реэдик ведь отец Матиса!— сказал кучер Антс, дивясь тому, что господин пастор, считающий себя умным человеком, не знает и половины того, что происходит в Каугатома.
Но разве смел кучер рассуждать об уме своего барина? Ведь у господина пастора было много других забот: ведение большого хозяйства церковной мызы, много напряженной да еще большой приход с сотнями Яанов, Матисов и Реэдиков. Что же удивительного в том, что он не мог всех сразу запомнить? Да-да, Матис Тиху, сын Реэдика Тиху,— Сийм тоже что-то вроде этого говорил. Умирающий отец отталкивает руку пастыря, не хочет отпущения грехов, сын — крамольник, их родич Каарель Тиху сочиняет глумливые песни — хорош выводок собрался!..
— Гони!— прикрикнул господин пастор.
Кучер хлестнул кнутом жеребцов, и коляска господина пастора покатилась по береговой дороге, к деревне Руусна.
Сандер и его мать Вийя, единственные теперь работники в семье Кюласоо, чинили развалившуюся местами каменную ограду лежащего под паром поля, когда вдалеке на береговой дороге показался экипаж. Видно, кто-нибудь из бар — то ли из имения, то ли с церковной мызы. А откуда и куда он едет и что за дела у проезжего барина — какое было до этого дело людям, работающим у ограды?! У них и своих забот достаточно.
Хозяин Матис, после того как развесил сети в амбаре, взял свой ящик с инструментом и уехал из Каугатома на корабле старого Хольмана плотничать за море (из каждой семьи уходил кто-нибудь, а у некоторых по двое и по трое).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135