А потому…
— …Картошку жри в мундире! — грянул хор.
Хольт сразу же по поступлении в класс выкинул на уроке гимнастики номер. Он процитировал стишок Вильгельма Буша: «Нам предки наказали топить в вине печали» — и закончил: «А потому да здравствует спорт!» С той поры благолепная традиция стала поводом для шалостей и бесчинств.
Урок математики Шёнера: Феттер вытащил из парты колоду карт и роздал соседям.
Урок физики прошел более оживленно. Предмет этот вел Грубер. Все повалили в физический кабинет.
Грубер, стоя за лабораторным столом, собирал электрофор. Класс благим матом проорал ему: «Хайль Гитлер!» Дело в том, что маленький шарообразный старичок, которому перевалило за шестьдесят, был туг на ухо, вернее, почти совсем не слышал. Он бодрился, носил охотничьи костюмы из зеленого грубошерстного сукна и постоянно говорил: «Я все великолепно слышу. Я слышу все, что творится в классе, и делаю соответствующие выводы». Отыгрывался он на том, что придирчиво следил за всеми и наказывал даже того, кто просто шевелил губами. Ученики приспособились: они научились с закрытым ртом издавать самые невероятные звуки.
Урок начался под вой и зловещее рычание первобытных дикарей. Хольт в подобных забавах не участвовал. Он читал книгу, держа ее под партой.
— Хольт, к доске! — вызвал его Грубер.
Он говорил очень тихо, Хольт не услышал, и тогда весь класс заревел хором:
— Хольт, к доске!
Хольт поднялся и сказал:
— Я шесть недель отсутствовал.
Грубер, разумеется, не расслышал,
— Записки ваши мне не нужны, — сказал он.
— Я отсутствовал, — повторил Хольт.
— Потому-то я и хочу вас спросить, — настаивал Грубер.
— Ну а мне неохота отвечать! — выкрикнул Хольт во весь голос и сел с равнодушно-вызывающим видом.
Класс так и грохнул, но тут же осекся, увидев, что коротышка-учитель разинул рот и ловит воздух, собираясь с силами для ответа.
— Я все отлично слышал, — закричал он наконец. — Ему, видите ли, неохота отвечать! Я выношу вам порицание и записываю его вот сюда, в классный журнал. — И он начал отвинчивать свое вечное перо.
Но тут вскочил Земцкий и быстро-быстро защебетал:
— Господин учитель! Господин учитель! Позвольте, позвольте мне! — Он кинулся к Груберу, который с готовностью подставил ему ухо. — Его нельзя наказывать, понимаете, он был болен! У него была скарлатина мозга. Доктор сказал, у него еще долго мозги варить не будут. Понимаете, он не виноват!
Грубер стоял в нерешительности.
— Да, да! Он заговаривается! С него нельзя спрашивать! — эхом откликнулся класс.
— Он временно спятил! — умоляюще лепетал Земцкий. — Пожалуйста, не наказывайте его.
Хольт с неудовольствием наблюдал эту сцену.
— Неправда, я совершенно нормален! — сказал он, вставая. Но как раз это заверение возымело на учителя обратное действие; к тому же больной ученик устраивал его больше, чем смутьян. Он снова завинтил свое вечное перо.
— Принимая во внимание ваше болезненное состояние, я на сей раз воздержусь от занесения вашего проступка в классный журнал, — объявил он и добавил: — Молодой человек, щадите свой мозг! — вызвав этим в классе взрыв энтузиазма.
Хольту не доставила удовольствия выходка Земцкого. До чего все это надоело, думал он. Мысль, что ему надо увидеть Вольцова, не давала ему покоя.
Перед высокой каменной оградой стояло несколько военных автомашин: уж не отец ли Вольцова приехал в отпуск? Хольт с интересом оглядел два вездехода с установленными на них пулеметами, несколько мотоциклов с колясками и большой лимузин. В машинах среди груды вещей сидели солдаты в касках, с карабинами, в заляпанных грязью сапогах. У всех был усталый, помятый вид, словно после долгого и трудного путешествия.
В холле как попало стояли чемоданы. В одном из кресел храпел унтер-офицер, вытянув ноги в грязных сапогах на дорогой ковер. Комната Вольцова была пуста. Безуспешно покричав его в коридоре, Хольт уселся на кровать дожидаться.
У Вольцова от бессонницы припухли и сузились глаза.
— Отец пал в бою. Дядя Ганс приехал ночью — прямо из России, через Венгрию. Его перевели в Берлин… Брось… — отмахнулся он, — не стоит… Такова участь солдата. Вот только мать… Дядя Ганс обещает поместить ее в клинику для нервнобольных. И это жена офицера! Пойдем, я познакомлю тебя с дядей Гансом.
Он ввел Хольта в обширную сумрачную комнату. Хольт увидел тощую фигуру, распростертую на кушетке под окном. Генерал-майор Вольцов был без мундира, в одной рубашке с засученными рукавами, сапоги валялись на полу. На курительном столике стояла целая батарея бутылок из-под вина и коньяка, тут же лежали коробки сигарет и основательно початый ящик сигар.
Генерал слегка приподнялся. «Ага!» — сказал он и снова повалился на кушетку. Вольцов предложил Хольту стул, налил ему коньяку и принялся рассказывать:
— Отец участвовал в наступлении на Курской дуге, ты, конечно, знаешь по сводкам, что там не все ладно…
— Как же, читал. — Хольт чувствовал себя неуверенно в присутствии генерала. — А теперь русские наступают по направлению к Орлу, там предстоит грандиозный бой, небось техники нагнали видимо-невидимо!
Генерал присел на кушетке и поднял рюмку коньяку.
— Друг Гильберта? Оч-чень приятно! Почтим память Филиппа! Прозит! — Он одним духом осушил рюмку. Говорил генерал тихо, но неожиданно высоким, пронзительным голосом. Повалившись снова на кушетку, он позвал:
— Кнот!
Вольцов распахнул дверь и крикнул:
— Унтер-офицер Кнот!
У Хольта занялся дух, коньяк обжег ему глотку.
По лестнице загрохотали шаги, и коренастая фигура в форме защитного цвета остановилась в дверях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183