Все это он объяснял так, словно в жизни ничего другого не делал. Затем, перейдя налево, к подъемному механизму, он повернул ствол круто вверх, а потом опять вниз и наконец обратился к прибору для установки дистанционного взрывателя. Он несся вперед на всех парах. Шмидлингу взятый им темп внушал панический ужас, и он то и дело требовал повторения.
— Ну, а уж этого вы, поди, не знаете — как действует дульный тормоз? — спросил Шмидлинг.
— Чего тут не знать? Это же совсем просто!
Но тут, откуда ни возьмись, в орудийном окопе появился Готтескнехт; он уже, конечно, давно наблюдал эту сцену.
— Внимание! — заорал Шмидлинг.
Но Готтескнехт движением руки унял его рвение.
— Так, так, Вольцов! Для вас это совсем просто? Что ж, расскажите! Но если запутаетесь — предупреждаю: я поставлю вам плохо.
Вольцов смотрел на вахмистра, сощурив глаза и склонив голову набок.
— Разрешите мне, господин вахмистр, сначала оговорить один пункт.
— Ну, ну, слушаю с интересом, — сказал Готтескнехт. Вольцов часто заморгал и вытянул вперед шею.
— Я этого никогда не учил и не знаю принятых у вас терминов. Вам придется судить о моем объяснении по существу дела.
На лбу у Шмидлинга выступили капли пота.
— Вам придется… по существу дела… — повторил Готтескнехт с мечтательным выражением лица. И добавил: — Что ж, приступим!
— Дульный тормоз, — начал Вольцов таким тоном и с таким видом, как будто ему предстояло произнести стихотворение, — дульный тормоз навинчен на дульную часть орудийного ствола. При выстреле снаряд проходит через него, и когда дно снаряда на мгновение закрывает переднее отверстие дульного тормоза, рвущиеся вслед за снарядом пороховые газы в своем стремлении расшириться…
Сейчас он собьется, подумал Хольт.
— …проходят через отверстия в дульном тормозе, проделанные сбоку и выходящие в сторону, противоположную направлению выстрела. А это означает, — продолжал Вольцов, уже уверенный в победе, — что пороховые газы вырываются из дульного тормоза назад и этим сообщают стволу направленный вперед толчок, частично уменьшающий силу отката.
Шмидлинг издал глубокий вздох облегчения. Готтескнехт пристально посмотрел на Вольцова, и Вольцов спокойно выдержал его взгляд.
— Все в точности верно, — сказал Готтескнехт. Он вытащил записную книжку. — Получайте заслуженную единицу… Однако вы воззвали к моему чувству справедливости, Вольцов, и я не могу закрыть глаза на такой возмутительный факт, когда курсант берет на себя смелость назваться лейтенантом, чтобы вызвать на станцию машину,
Вольцов побледнел.
— А потому вот вам наряд вне очереди. Извольте ежедневно, ровно в двадцать один ноль-ноль, являться ко мне для чистки моих сапог. Согласитесь, что это заслуженное взыскание!
Наступило молчание. Вольцов не сразу собрался с духом для ответа. А затем:
— Господин вахмистр, — сказал он, — согласитесь, что вы не полномочны требовать от подчиненного личных услуг в качестве меры взыскания. Прошу наложить на меня взыскание, более отвечающее уставным нормам!
Дело дрянь, подумал Хольт.
— Вольцов, — ответил Готтескнехт, — я бы с удовольствием поставил вам единицу за проявленное мужество. Но это не мужество! Это наивность! Вы просто не знаете, чем это вам грозит! — И уже обычным деловым тоном: — Значит, по окончании занятий, явитесь ко мне для отбытия наказания.
— Слушаюсь, господин вахмистр.
Бросив еще на прощанье снисходительное «Продолжайте!», Готтескнехт удалился. Как только он исчез, Шмидлинг так шумно перевел дыхание, что Хольт подумал: чего ему бояться? Ведь он только инструктор!
— Эх, Вольцов, натворили вы делов, без ножа себя зарезали!
— А мне на… — отмахнулся Вольцов.
Унитарный патрон с гранатой, дистанционный взрыватель с максимальной продолжительностью действия в тридцать секунд, трубчатый бездымный порох в патронах… — вот что еще входило в программу их первого урока.
По окончании занятий все новички сошлись в столовой, бывшем буфете стадиона, где еще обедали старшие курсанты с другой батареи. На грубых деревянных подносах кучами лежала картофельная шелуха вперемешку с окурками и обглоданными костями. Вольцов размашистым движением руки смел со стола весь мусор — прямо на колени нескольким старшим курсантам. Их негодующие возгласы он подавил угрозой:
— Молчать, а не то нарветесь!
На обед был картофель в мундире и водянистый соус, в котором плавало несколько кусочков мяса. «Скверно, дальше некуда», — ворчал Феттер.
Земцкий, Шенке и Груберт, учившиеся на приборах управления огнем, сидели неподалеку и перебрасывались непонятными терминами, вроде «упреждение по высоте», «поправка на износ канала», «сумма метеорологических и баллистических поправок»… Они ужасно важничали. Земцкий рассказывал:
— Я обслуживаю дальномер… Он увеличивает в двадцать четыре раза!
— Заткнись! Никого это не интересует! — оборвал его Вольцов. — Всякий уважающий себя человек старается попасть к орудию.
За соседним столом все еще толковали об итальянском «путче», о телефонном разговоре Гитлера и Муссолини и, наконец, о новых воздушных налетах.
— Эссен опять бомбили. Оттуда сообщают о значительных потерях и разрушениях.
Хольт машинально уминал картошку. Мысль о разрушениях, об Эссене и Рурской области не покинула его и тогда, когда он лежал на своей койке, а Гомулка, склонившись над столом, усиленно строчил что-то в блокноте.
Сегодня непременно напишу Уте, говорил себе Хольт. Но мысль об Уте не гасила тайного страха. Напротив. «Все жертвы напрасны…» — звучало в его ушах. А что будет с Германией?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183