Я вижу перст судьбы в том, что мне дано завершить дело моей жизни, и я его завершу!..» Тишина. И следом другой голос: «Передача транслировалась радиостанциями Великогерманского вещания». Всё!
Внезапно раздалось громкое жужжанье — все, хоть и приглушенными голосами, заговорили наперебой. У Хольта стучали зубы.
— Ба-та-ре-е-ея! — протяжно гаркнул Готтескнехт, и гомон десятка голосов оборвался. — Внимание!
Мгновенный грохот топающих сапог. Курсанты и дружинники, руки по швам, стояли, затаив дыхание. Громовый рявкающий голос Кутшеры заполнил низкое помещение столовой.
— Приказы принимать только от ваших непосредственных начальников! — Пауза. — Сто седьмая тяжелая зенитная батарея ПВО хранит неколебимую верность фюреру! Если кто-нибудь на батарее… — Пауза. — …или кто из дружинников вообразит, будто теперь самое время вести разлагающую пропаганду, подстрекать исподтишка… — Пауза. — …того я сам, собственной рукой уложу на месте! Я не сочту это ни за унижение, ни за труд!
Дверь за ним захлопнулась. Готтескнехт приказал расходиться по баракам. Хольт посмотрел на часы. Половина первого. Курсанты и дружинники вскоре рассеялись по обширной территории батареи. Спотыкаясь в потемках, они кое-как перебирались через кучи земли и кратеры наполовину засыпанных воронок. На БКП с карабином на ремень нес охрану старший ефрейтор.
Прошло два-три дня. Ночь за ночью грохотало небо, падали ракеты, полыхали пожары.
Хольт спал как убитый. Когда кто-то стал трясти его за плечо, он еще долго лежал на боку лицом к стенке, не раскрывая глаз, пока наконец не очнулся. Повернувшись на другой бок, он с удивлением увидел перед собой желтый шнур и каску… У его койки стоял дежурный унтер-офицер. Хольт приподнялся на локте. Старший ефрейтор сказал негромко:
— Да проснитесь вы наконец! Вас шеф требует! Шеф требует!
Хольт с удивлением воззрился на дежурного.
Для чего это я ему сдался в четыре часа утра, чего хочет от меня Кутшера?
— А вы не знаете, зачем я ему нужен?
— Не разговаривать! Вставайте, да поживее! Хольт зашнуровывал башмаки, а в голове мелькали мысли одна другой тревожнее. Снова подкрался страх, мгновенно превратившийся в чувство панического ужаса… Это русские! Все дело в них! Надо же было так влопаться! Какое мне дело до этих военнопленных!
— Каску надеть! — приказал дежурный.
Кто же меня выдал? И это теперь, по прошествии трех недель! Он машинально провел рукой по френчу, проверяя, все ли пуговицы застегнуты. Или… Но почему же сейчас, ни свет ни заря? Тут он вспомнил дневник, который вел Цише. Проклятый дневник! Но ведь Готтескнехт взял его к себе, а Готтескнехт… Нет, быть того не может!
Было уже светло, почти как днем. На подъездной дороге ждал большой легковой автомобиль. Перед бараком начальства стоял Готтескнехт. Хольт, проходя мимо, бросил на него умоляющий взгляд, и Готтескнехт, кажется, кивнул ему, словно успокаивая.
В затемненной комнате шефа горела мутная лампочка. Унтер-офицер доложил, и Хольт остался один. Сиротливо стоял он на пороге, спиной к закрытой двери. Однако взял себя в руки. Щелкнул каблуками, правая рука взлетела для приветствия.
— Старший курсант Хольт по вашему приказанию прибыл! Секунды тянулись бесконечно, пока Кутшера не сказал ему «вольно».
Только теперь решился Хольт осмотреться в тускло освещенной комнате. В воздухе стлался густой табачный дым. Нетронутая походная кровать, у курительного столика два кресла, письменный стол, телефонный аппарат, знакомый радиоприемник… За столом — человек в штатском. В одном из кресел — Кутшера в расстегнутом мундире, а рядом с ним незнакомый офицер, нет, какой-то чиновный эсэсовец. Хольт напряженно соображал, что означают его эполеты. Он в чине обер-лейтенанта, следовательно оберштурмфюрер… Оберштурмфюрер — не спутать бы! Хольту вовремя вспомнилось, что в обращении к эсэсовцу слово «господин» отпадает.
— Подойдите ближе, Хольт! — сказал Кутшера. Даже когда он говорил негромко, голос его оглушал. Хольт повиновался. — Вы Вернер Хольт? — обратился к нему эсэсовец.
— Так точно, оберштурмфюрер!
Вопросы и ответы следовали друг за другом короткими ударами. Кутшера дымил сигаретой и слушал.
— Волонтер?
— Так точно, оберштурмфюрер! Зачислен в бронетанковые войска.
— Занятие отца?
— Он врач по профессии, оберштурмфюрер! В настоящее время служит контролером продовольственных товаров.
— Ваш отец был репрессирован в 1938 году. Как вы к этому относитесь?
Хольт не сразу нашелся что ответить.
— Я уже много лет не поддерживаю с ним связи. Он мне совсем чужой.
— А для чего вы поехали к нему в свой рождественский отпуск?
— Он… пригласил меня, оберштурмфюрер! — Это была ложь. — Я не мог ему отказать.
— Вы провели у отца только день и даже не зарегистрировались как отпускник в местном призывном управлении. Где вы провели остальные три дня?
Вот еще незадача! Откуда ему все известно?
— Отвечайте!
— Я провел их в деревне неподалеку отсюда, в Везельском округе. Деревня Дйнгден. Остановился в гостинице… В гостинице «У источника»…
— А там отмечались?
— Я был записан в книге для приезжающих, а уезжая, выписался, оберштурмфюрер!
Легкое движение руки налево — сидевший за столом штатский кивнул и что-то записал. Они проверят мои показания, подумал Хольт, проклятие, ведь Герти записана вместе со мной! Но чего он, собственно, от меня хочет? Вертится вокруг да около…
— Вы знакомы с полковником Барнимом?
— Так точно, оберштурмфюрер, вернее, нет, не знаком!
— Как же вас понять — знакомы или незнакомы?
Так вот он главный вопрос, Хольт безошибочно это почувствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183