Теперь заговорили пушки где-то поблизости, на востоке.
Это стреляет Бохум! Бомбардировщики уже здесь! Все небо содрогалось от гудения моторов. «Самолет — три! Стрелять по данным радиолокатора! Прямое приближение!» И снова успокаивающий ясный голос в наушниках Хольта:
— Угол наводки — шестнадцать восемьдесят!
Хольт доложил. Теперь отозвался и голос Гомулки. Хольт вспомнил, что давно его не слышал. И снова: — Беглый!.. Хольт ждал уже команды: «Огонь!» — и заранее открыл рот, но вместо этого голос в наушниках сказал с сожалением: «На экране индикатора помехи! Импульс цели утерян! Значит, пошабашим!»
— Радиолокатор вышел из строя! — заорал Цише. — Неподвижный заградительный огонь! Угол вертикальной наводки — шестнадцать восемьдесят, высота пятьдесят пять, взрыватель двести десять.
— Есть! — послышалось отовсюду, а потом уже совсем незнакомый голос Цише:
— Заградительный …огонь!
В глаза ударила ослепительная молния, громовые раскаты, казалось, никогда не замолкнут, а между отдельными выстрелами слышался натужный рев Вольцова: — Гони боеприпасы!
— Заградительный… стоп! По горизонтали сорок восемь шестьдесят!
Хольт снова рванул орудие на сто восемьдесят градусов.
— Заградительный…
В наушниках послышался треск: — А теперь продолжаем: угол горизонтальной наводки сорок восемь — двадцать!
— Данные приняты — угол горизонтальной наводки установлен!
Неужели это мой голос? Стрелять по данным радиолокатора…
«Огонь!»… Рот открыт до отказа, и снова оглушающие выстрелы, прошитые рявканием Вольцова: — Гони боеприпасы!
Сколько это могло продолжаться? Перенос огня, перемена цели на курсовом параметре и вперемежку заградительный огонь, когда сверху дождем сыплются ленты фольги, и радиолокатор снова и снова выходит из строя… Часы, годы, вечность? Но вот воцарилась мертвая тишина. На западной стороне неба, где недавно переливалось сказочно волшебное сияние ракет, только багрово-красные языки пожаров взвивались к покрытому тучами небу.
— Кончилось! — сказал кто-то. И уже совсем безголосый Цише:
— А Обергаузен… так все и горит!
С командирского пункта в ночной темноте донесся возглас: «Отбой!» Хольт, пошатываясь, встал со своего сиденья. Он пошел, спотыкаясь о валяющиеся кругом стреляные гильзы. Он почти оглох. Наконец-то можно было сорвать с головы опротивевшие наушники и вытащить из ушей звукоглушители. Лицо у него было мокрое. Плакал я, что ли? Чудовищный, все разгорающийся на западе пожар освещал орудийный окоп. Хольт уставился на это отдаленное море огня. Там люди, спи погибают в огне, подумал он. Но с этой мыслью у него ничего не связалось… Лицо Гомулки изменилось и словно постарело.
— Расход боеприпасов! — потребовал Цише.
— В такую темень считать стреляные гильзы! — запротестовал Вольцов.
— Сосчитайте пустые корзины в блиндажах! — нетерпеливо приказал Цише.
Шмидлинг преспокойно курил, прикорнув на станине лафета, и, казалось, ни о чем не тревожился.
— Мне повезло, — сказал он Хольту. — С таким расчетом не пропадешь!
— Ну как расход боеприпасов? — торопил Цише.
— Лодыря гоняют ваши дружинники! — ворчал Вольцов. Наконец поступило донесение: «Тридцать четыре пустых корзины!» Это означало: сто два выстрела.
Цише последний раз доложил .обстановку: «Самолеты противника уходят через Голландию. Отбой!»
Курсантам можно было наконец ложиться спать, тогда как дружинникам предстояло еще перетащить к орудиям корзины с боеприпасами, а также исправить повреждения в орудийных окопах и бараках, причиненные при стрельбе.
Хольт с Гомулкой возвращались освещенной заревом пожара ночью.
— Скажи по-честному, Зепп… ты боялся?
Гомулка не сразу ответил:
— Да, боялся.
— Ну что ж, в этом нет ничего позорного, — сказал Хольт. — Важно преодолеть страх!
— Слушать всем! Такого неслыханного безобразия, как этой ночью на «Фриде», вполне достаточно, чтобы весь расчет предать военному суду! — Кутшера стоял перед построившейся батареей, как всегда руки в карманы. — Махт, какого черта вы называетесь орудийным мастером, когда клистир у вас, постреляв самую малость, рассыпается на части! — Он и всегда-то рычал, но теперь голос его казался чудовищным трубным гласом. — Если не приведете орудие в порядок, я весь расчет упеку в тюрьму! — Собака, привстав на задние лапы, угрожающе заворчала. Кутшера пнул ее сапогом. — Цыц, приятель, и чтобы я ни звука не слышал!.. Другие орудия стреляли исправно. «Антон» ни минуты не зевал, там, видно, собрался сердитый народ! — В рядах старших раздался ропот. — А уж Вольцов у них отчаянный малый! — продолжал греметь Кутшера. И, обращаясь к Готтескнехту: — Предоставьте ему лишний день отпуска. — Несколько минут он стоял в нерешительности, словно собираясь что-то добавить. «А, ерунда!» — махнул рукой, повернулся и исчез в поглотившем его утреннем тумане.
На подъездной дороге дожидались грузовики с боеприпасами. До самого обеда молодежь перетаскивала корзины со снарядами в блиндажи второй очереди. Зато от обеда до ужина все спали мертвым сном.
Днем и ночью собирались они по тревоге у орудия. И к этому — на долгое, долгое время — свелась вся их жизнь.
5
Ноябрьские ночи уже дышали первыми морозами. По утрам над позицией висел густой туман и не рассеивался до полудня. Бомбардировщики ежедневно бороздили небо. Постепенно воздушные тревоги, ночные дежурства у орудий и стрельба стали для двадцати восьми курсантов каждодневной рутиной. В полдень пятого ноября Эссен, Гельзенкирхен и Мюнстер подверглись тяжелой бомбежке; бомбы, предназначенные для окрестных промышленных объектов, падали уже совсем близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183