— позвала она Лизико.— Подойди и поцелуй брата!
Лизико подбежала, повисла на шее Торнике и поцеловала его в щеку.
— Георгий, Георгий, ты только взгляни на них! — крикнула умиленная Эленэ мужу.
Георгий снял очки и повернулся. Торнике потупился, ему было стыдно. Лизико не отставала и продолжала его целовать. Точно в такой позе засняты они на фотографии
в Боржоми. Торнике тогда было пятнадцать лет. Лизико так же висела у него на шее и так же его целовала. Торнике показалось, что и сейчас ему те же самые пятнадцать и что он на всю жизнь останется пятнадцатилетним. Вне дома он всячески старался отбросить это неприятное чувство и поэтому с товарищами держался высокомерно. Это ему давалось ценой большого внутреннего напряжения, но зато он был удовлетворен. Сам он считал, что у него твердый характер, на самом же деле был ласков и обходителен и поскольку мягкостью добивался лучших результатов, нежели твердостью, то в конце концов уверился в том, что он всех обманывает и никто об этом не догадывается.
Но вот Нинико он не сумел обмануть! Не то что обмануть, а он как собачонка бегал за ней и готов был исполнить любое ее желание. Он часто приходил в театр, хотя знал, что отцу было неприятно его присутствие на репетициях.
Нинико не походила на других исполнительниц роли Офелии, слащавых и томных, лепечущих что-то по-кукольному.
Нинико словно боролась с кем-то, ободряла. Когда Нинико начинала говорить, все прикусывали языки и не сводили с нее глаз. При этом лица у них были напряженные и задумчивые.
Георгия охватывал жуткий страх, ему казалось, что актеры, разъяренные, вдруг бросятся на него одного и ни на кого другого. И хотя он понимал, что это не более чем нелепая навязчивая идея, все же в душе твердо решил уволить Нинико из театра.
Торнике же казалось, что Нинико поднималась все выше и смотрела на него откуда-то сверху, становилась недосягаемой, а он оставался стоять внизу, маленький и незаметный. Он с наслаждением изорвал бы в клочья этот бархатный занавес, вдребезги разнес бы прожектора, которые делали Нинико еще более недоступной, он сделал бы это с наслаждением, но...
В семь часов Мамия зашел за Торнике. Торнике, видно, только что поднялся с постели, умылся и теперь держал в руках полотенце.
— Я даже поспать успел,— сказал он,
— Я привел Адама,— сказал Мамия.
— Да что ты? — Торнике изобразил на лице радость.— Где же он?
— Сейчас поднимется.
— Разве я мог подумать, что встречу здесь столько знакомых,— сказал Торнике, направляясь в спальню.
— Садись! — крикнул он оттуда.
Мамия присел на стул. В это время в номер вошел Адам и остановился, услышав из другой комнаты голос Торнике.
— Уже семь лет, как я не видел Адама,— говорил Торнике,— последний раз я встретил его на улице, он сказал мне, что куда-то уезжает, не помню, куда. В школе мы очень дружили; Заза, я и Адам — неразлучная тройка. Нам хотелось все время быть вместе — днем и ночью. Адам был зачинщиком всех драк,— Торнике засмеялся,— хотя и Заза не отставал от него. Я тоже был порядочным драчуном,— он вдруг замолчал, словно почувствовал, что там, в другой комнате, Мамия не один.— Мамия! —окликнул он его.
— Что?
— Ничего... Да, о чем это я? Всю школу мы вверх дном переворачивали, а потом... Потом разошлись по разным институтам. По правде сказать, меня совсем не увлекала медицина... Что поделаешь... Мамия! — позвал он снова, чтобы проверить, слушает он или нет.
— Да?
— Я говорю, медицина не увлекала меня... А где же Адам?
— Он уже здесь, поднялся!
— Адам! — с распростертыми объятиями выскочил Торнике из спальни. Он уже успел одеться.— Адам!
Адам протянул ему руку:
— Здравствуй, Торнике!
Торнике обнял и расцеловал его, затем отступил на шаг и оглядел Адама с ног до головы:
— Ты еще больше вырос!
Он хотел положить руку ему на плечо, но это оказалось не так-то легко, поэтому ткнул его пальцем в живот:
— Ну, как дела?
— Да так,— Адам развел руками.
— Садись! Что ты стоишь? — Торнике уселся в кресло и положил ногу на ногу.— Мы часто вспоминали о тебе. Я даже знаю, что ты строишь здесь мост...
Мамия заерзал на месте от смущения: ведь Торнике от него узнал про Адама не ранее чем сегодня.
— Быть инженером — это большое, благородное дело,— сказал Торнике,— вот и я должен был стать инженером. Это было моим настоящим призванием,— произнося эту фразу, он старался не смотреть на удивленного Мамию,— ты умница, Адам, ты просто умница. Ну, что поделываешь, семьей обзавелся или нет?
— А ты на самом деле приехал сюда жениться?
— Это Мамия? — улыбнулся Торнике.— Да, уже пора, братец, пора! Может, ты знаешь Нинико?
— Нет.
— Не знаешь? — удивился Торнике.
— Не знаю.
— И отца ее не знаешь?
— Отца знаю.
— Мамия сказал мне, что он хороший человек.
— Должно быть...
Наступила тишина.
— Значит, мост строишь? — спросил некоторое время спустя Торнике.
— Да, строю мост.
— Значит, пока не женился?
— Да, пока не женился.
— М-да,— Торнике ладонью хлопнул по ручке кресла и встал: — Что ж, пошли?
— Пошли,— согласился Мамия,— уже пора.
— Вы будете моими дружками. Адам, ты пойдешь с нами?
Мамия взглянул на Адама и ответил за него:
— У Адама дело, и он пойти не сможет.
— Какое такое может быть у него дело? Умоляю: не бросайте меня сегодня,— потом он обнял обоих за плечи,—- вы мои шаферы!
— Извини,— сказал Адам,— но я никак не могу пойти!
— И слышать не хочу! — Если вначале Торнике не хотел, чтобы его сопровождали, то сейчас он струсил и не представлял себе, как явится к Андро один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71