Однако он постарался побыстрей избавиться от этого неприятного ощущения.
Торнике сначала словно бы в шутку стал бывать с Нинико, он сам удивлялся — что ему могло понравиться в этой девушке? Все остальное у Торнике было заранее продумано и намечено, а вот в любви он определенно дал маху. Он чувствовал, что Нинико совсем та, на которой ему следовало бы жениться. Уж не говоря об остальном, Нинико обладала ничем не примечательной внешностью. А Торнике знал, что красивая жена — это трамплин, с которого можно далеко прыгнуть.
Сначала он внушал себе, что просто развлекается, а сам из кожи вон лез, чтобы понравиться Нинико. Его удивляло, что Нинико никогда не искала с ним встреч, даже скорее избегала их. Торнике не мог поверить, что не нравится Нинико. Ни на секунду не мог представить себе, что он в самом деле ей безразличен. Нинико как-то ему сказала, что любит другого. Торнике, разумеется, не поверил. Всех, кто знал Торнике, поражало это его увлечение. Сам он тоже был удивлен. Однажды кто-то ему сказал, что Нинико влюблена в Зазу, Торнике только пожал плечами, потому что знал от Лизико, что Заза с ума сходит по Магде, об этом он часто говорил в присутствии Нинико, рассказывал подробности романа Зазы и Магды. Подробности эти сочинил он сам.
Нинико слушала его молча и никак не реагировала. Торнике хотелось, чтобы Нинико оставила сцену, и он говорил ей об этом. Нинико в ответ только смеялась. Этот смех бесил Торнике, почему-то ему казалось, что она смеется над ним. Это ощущение неизменно сопутствовало всем его встречам с Нинико. Оставшись один, он готов был порвать с Нинико. Чем он заслужил насмешки глупой девчонки? Кто дал право этой жалкой актрисе насмехаться над заместителем директора института, кандидатом медицинских наук, человеком с большим будущим! Эта злость обычно превращалась в желание снова увидеть Нинико, доказать ей, что он непременно станет большим человеком. Его поражало, что на Нинико абсолютно не действовал блеск его головокружительной карьеры. Я люблю другого, твердила она, другого. Это упрямство Торнике объяснял влиянием театра и искусства вообще. Поэтому он ненавидел и театр, и искусство. Неведомую любовь Нинико он считал выдуманной и ложной, потому что не мог себе представить: как можно полюбить кого-то другого, когда он, Торнике, рядом!
Торнике сознавал, что его увлечение было ошибкой. Это было единственное в его жизни, что не могло принести ему никакой выгоды. И вдруг его, готового на такую жертву, сбивает с пути нелепое упрямство Нинико. Ему казалось, что не только Нинико, а все смеются над
ним. Особенно стыдился он своего отца, который молчал, но по всему было видно, что крайне не одобрял его выбора. Торнике во всем подражал отцу, даже соревновался с ним. Он тайно вынашивал мечту превзойти отца. Он не любил его, не любил потому, что отец всегда вызывал в нем страх, Георгий подавлял его и без того слабую волю. С возрастом этот страх не исчезал, а рос. Хотя дома Торнике старался делать вид, будто детский страх давно уже предан забвению, все же он сам понимал, что отца ему не провести. Отец видел все. Торнике душила злоба, но он не в силах был высвободиться из- под влияния отца: ему казалось, что он стоит перед отцом голый, трусливый и безвольный.
Отец с сыном никогда не говорили о Нинико, но Торнике казалось, что отец в душе смеется над ним, словно зная, что Нинико и близко не подпускает его к себе.
— В чем дело, почему ты так на меня смотришь? — сказал однажды отцу Торнике. Эта нежданная смелость опять-таки была вызвана страхом.
— Хм,— ухмыльнулся Георгий.
— Торнике? — Эленэ сделала большие глаза.— Торнике?
— Торнике, Торнике! Я уже не ребенок.
— Хм,— опять усмехнулся Георгий.
— Не ребенок! — как можно тверже повторил Торнике.
— Ого,— это голос Лизико.
— Ты мой маленький мальчик,— сказала мать,— мой хорошенький сыночек.
— Чего ты смеешься? — повернулся Торнике к отцу.
Георгий бросил салфетку на стол, встал и прошелся по комнате, Эленэ тоже встала:
— Като!
Лизико взяла яблоко и показала Торнике:
— Хочешь?
Торнике не знал, что ему делать.
— Торнике, принеси мне газету,— сказал вдруг отец,— она на моем столе!
«Не принесу,— подумал Торнике,— ни за что не принесу!»
Но не успел он об этом подумать, как невольно поднялся. «Но ведь я не хам какой-нибудь!»
Он пошел и принес газету.
— А очки? — Георгий взял у него газету,
Торнике вернулся за очками.
— Торнике, держи! — крикнула Лизико и бросила ему яблоко.
Это произошло так неожиданно, что Торнике инстинктивно поймал яблоко, если бы он успел подумать — не стал бы ловить, потому что это на нет сводило всю его твердость и смелость.
Лизико бросила ему яблоко, и он, как бы соглашаясь на игру, поймал его. А это означало, что он забыл свой дерзкий тон и просит извинения.
Торнике, держа яблоко в руке, тупо уставился на Лизико.
— На что это похоже? — закричал он на сестру.— Как ты себя ведешь?
Лизико удивленно взглянула на него. Торнике продолжал кричать:
— Ты что, старшего от младшего не отличаешь? Не соображаешь, с кем и как надо вести себя! Коза! Коза! Коза! — Он с удовольствием отлупил бы ее, но это было бы слишком.
— Торнике,— Эленэ подошла к Торнике и пальцем коснулась яблока, в которое он вцепился обеими руками,— что это такое?
— Это? Яблоко.
— Тебе его бросила Лизико?
— Да.
— Вот видишь, какая хорошая девочка Лизико. Ну-ка, подойди и поцелуй ее, ступай! — она даже слегка подтолкнула его.
— Коза! — повторил Торнике.
— Что? — не поняла Эленэ.
— Ничего.
— Лизико, иди сюда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71