..»
Он не дослушал, сколько градусов было за бортом, потому что внезапно ему с невероятной силой захотелось вернуться к Магде,
ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ из жизни ГЕОРГИЯ ГОБРОНИДЗЕ
Георгий Гобронидзе брился в ванной перед зеркалом. Эленэ, Торнике и Лизико еще спали.
Георгий был уверен, что его никто не слышит, и поэтому тихонько, про себя, напевал. Если бы кому-нибудь из домашних довелось услышать это мурлыканье, он, по всей вероятности, был бы крайне удивлен.
Сейчас Георгий был один. Одиночество для него означало свободу. А свободным он бывал только по утрам, в ванной комнате. Здесь его никто не видел.
Георгий Гобронидзе строил гримасы перед зеркалом, и, представьте себе, он даже показывал язык своему отражению! Больше всего любил Георгий Гобронидзе эти пятнадцать минут своей свободы. Может быть, потому он и поднимался так рано. Он уже успел побриться и теперь, двумя пальцами оттягивая кожу, машинально водил по лицу бритвой. Прикосновение холодной стали к гладкой, упругой, как резина, коже доставляло ему удовольствие. Он был доволен, что лицо у него такое молодое. Ведь уже больше тридцати лет накладывает он на лицо грим!
Георгию Гобронидзе было пятьдесят восемь лет. Еще два года, и ему, наверно, справят юбилей. Сам Георгий был всегда готов к этому торжеству и давал почувствовать эту готовность всем коллегам, сотрудникам, просто знакомым. «Если ты сам себя не будешь ценить, другие
тем более тебя не оценят,— думал Георгий.— Какой бы высокой ни была награда, не удивляйся. Знай, что ты ее достоин! Скромных не уважают. Скромность — черта гения, а гении больше не рождаются!»
И тем не менее, оставаясь наедине с собой, он удивлялся, что скоро ему стукнет шестьдесят. Он, как юноша, был полон энергии и желаний. Он не чувствовал усталости и не жаловался на болезни. Он даже не знал, где у него сердце. Мог взбежать по лестнице, как мальчишка, мог плавать, танцевать, не спать ночами. Но об этом знал только он один! Другие видели его утомленным, пожилым, обремененным множеством забот, как и полагается в таком возрасте.
Сейчас он был раздет до пояса и с нескрываемым удовольствием разглядывал свое тело, мускулистые руки, широкую грудь, покрытую чуть седеющими Еолосами, белую крепкую шею, на которой надежно и уверенно сидит круглая маленькая голова. Волосы — густые, упрямые, гребенка трещит, когда он причесывается.
«Ха-ха-ха-ха,— смеется про себя Георгий,— ведь я совсем молод! Моложе, чем Торнике!» От мурлыканья он постепенно перешел к пению, все более и более громкому, он словно видел, как звук выходил из его горла, надувался и сверкал, как мыльный пузырь.
Георгий не курил! Георгий не пил!
«Ах,— пело внутри,— ах, какой я еще молодец!» Он положил бритву на полку, отвернул кран, подставил код струю обе пригоршни и облил лицо водой. Потом мокрой ладонью обтер шею и плечи.
«Ох, ох, ох,— блаженно крякал Георгий,— юбилей... юбилей...»
Затем он перешел на фальцет и тоненько пропищал:
— Юби-ле-е-е-й!
Здорово он их всех провел! Где слыхано справлять юбилей такому молодому человеку? Хотя, кто знает, что я молод? Это и ни к чему! Он и эту фразу пропел:
— Ни к чему-у-у!
Таким веселым он бывал каждое утро. Таким он был бы, наверно, всегда...
Мог бы сыграть Гамлета. Если дело пойдет на принцип — он сыграет! Но немного неловко перед другими. Ведь они считают его пожилым. Пожилым...
Нет, роль короля лучше роли Гамлета. Если бы ему предоставили выбор, он все равно выбрал бы
короля. Так солиднее. Он не любил Гамлета. Вероятно, так же, как в пьесе король не любил своего племянника.
Георгий считал Гамлета выскочкой и ветреником, таких и теперь уйма по улицам шатается. Они его раздражали своей смелостью и любопытством.
«Нет, Торнике совсем другой,— думал Георгий,— Торнике весь в меня, хоть я и моложе его, на самом деле моложе. А что вы называете молодостью? Ревность? Ха- ха-ха-ха! Любовь? Ха-ха-ха-ха! Мечты? Нет, Торнике весь в меня...»
Потом он вспомнил свою жену Эленэ. Она еще в постели— спит лицом вверх, вся вытянувшись. Постарела! Как быстро постарела Эленэ!
При этой мысли Георгию стало грустно, и в то же время он почувствовал какую-то тайную радость: вот Эленэ постарела, а он...
Конечно, Эленэ пока еще не чувствовала старости. Женщины, которые особенно не утруждали себя воспитанием детей, так легко не мирятся со старостью. Несмотря на то что они вечно сидят перед зеркалом, все же ничего не замечают: ни морщин, ни седины. Словно старость была выдумана только для других. Те комплименты, которыми их частенько осыпают, воспринимаются ими в прямом и полном смысле, они верят тому, чему хотят верить.
А время не ждет. Торнике уже тридцать лет. Кем был Георгий в тридцать лет? Никем. Несчастным актеришкой. Георгий содрогнулся, как, впрочем, всегда содрогался при мысли, что мог на всю жизнь остаться простым актером.
Простым актером...
Медленно, упорно, уверенно продвигался он вперед:
Заслуженный артист республики!
Народный артист республики!
Лауреат Государственной премии!
Директор театра! Это звучало наиболее солидно!
Директор!
Где-то, в одном из уголков его сознания, под грохот барабанов и звуки фанфар кто-то восторженно выкрикивал:
— Народный артист! Директор театра!
Одна только мысль о том, что он мог остаться простым актером, наполняла его ужасом. Он знал, что создан для административной деятельности, а не для искусства.
Но об этом знал только он один!
В свои тридцать лет Торнике уже заместитель директора института. О чем говорить, он пойдет еще дальше. А представить себе, если бы Торнике остался простым врачом, простым районным врачом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71