И почему-то клубок слез подкатывает к горлу, и он видит, как летит его голос над лесами, горами, деревнями — сквозь снег, вдаль, туда, где в темноте чадит одинокая свеча.
МАМИЯ И ГАГА.
БРОДЯГА. АДАМ УВОДИТ РЕБЕНКА.
МИЛИЦИОНЕР.
АНДРО.
ТИНА
Перрон был пуст. Тяжелые серые облака, казалось, лежали на красной кровле станционного здания. Перед хлебным ларьком, одиноко ютившимся у зеленого забора, стоял высокий мужчина с зонтом. Зонт, видимо, мало защищал его от дождя — взмокшие пряди волос спускались на лоб. Лицо у него было худое, чуть тронутое оспой. Надетое прямо на сорочку пальто свисало с сутулых плеч. Мужчина не покупал хлеба и не разговаривал с продавцом. Он просто стоял и смотрел на неподвижный состав.
Дождливый рассвет с трудом выбирался из бледного печального тумана. В нижнем этаже здания вокзала еще не погасили электричества, а в верхних окнах гнездилась ночная мгла и глядела оттуда сумеречными глазами.
К ларьку подошла женщина в пальто, небрежно накинутом на плечи, и в огромных мужских калошах на босу ногу. Она прижала теплый хлеб к груди, прикрыла его полой длинного пальто и, даже не взглянув на мужчину с зонтиком, зашлепала обратно.
Длинный поезд стоял очень тихо. Никто не выглядывал из окон, никто не спешил на посадку, и вид у вагонов был такой, точно они совсем пусты и загнаны на запасной путь.
Со скрипом растворяется тяжелая дверь, и на перроне появляется дежурный в фуражке с красным околышем. Он некоторое время глядит на поезд, потом зевает и собирается идти обратно, но, заметив мужчину с зонтиком, останавливается.
— Здорово, Мамия! — окликает он его.
— Здравствуй, Вано...— отвечает Мамия, не отрывая глаз от поезда и не оборачиваясь.
— Что ты тут разглядываешь?
Мамия молчит.
— Я спрашиваю, что ты здесь нашел интересного?
— Поезд...
По платформе протрусила вымокшая собака, повертелась у ларька и улеглась под забором.
Дежурный опять посмотрел на поезд. Всю свою жизнь он только и видел, что поезда, но этот чем-то привлек сейчас его внимание. Уж больно тихо он стоял. Вано вдруг вспомнил, как очень давно работал он путевым обходчиком и как поезд переехал его корову. Так неслышно подкрался, проклятый, что какая там корова, сам Вано едва ноги унес.
— Значит, поездами интересуешься? — сказал он просто так, чтоб поддержать беседу. Потом Вано взглянул на небо и в сердцах бросил: — Хоть бы уж обвалилось совсем, будь оно неладно!
Дежурный медленно вошел в здание, но вскоре торопливо вышел обратно и зазвонил в колокол.
— Гляди, твой поезд пошел! — крикнул он Мамии.
Состав тронулся бесшумно, словно спасался от
преследователей. У лесосклада он испуганно вскрикнул и сразу умолк. Потом тускло засветилась красная лампочка последнего вагона, и поезд растаял в тумане.
Еще раз захлопнулась за дежурным дверь. В окнах погасло электричество.
Неожиданно рассвело. Казалось, утро, стесняясь поезда, дожидалось, когда он отойдет.
За путями в паутине дождя колыхалось кукурузное поле. За полем поднимался дом, крытый грязновато зеленой черепицей. Из высокой трубы выплывали бурые разорванные клочья дыма.
Мамия напряженно пытался вспомнить, кто живет в этом доме. Но тут кто-то тронул его за рукав, и ему пришлось обернуться. Перед ним стоял маленький веснушчатый мальчуган в старом коротком пальто...
— Дяденька Мамия...— Мальчик протягивал ему ломоть хлеба, вздернувшийся узкий рукав обнажал худенький локоть.
От хлеба шел пар. Мамия подвел мальчика к забору.
— Ты чей такой?
— А ничей...— бойко ответил мальчик, подняв на Мамию большие голубые глаза.
Казалось, ему приятно было сообщить, что он ничей.
Мальчик опять протянул Мамии хлеб.
Хлеб намок под дождем. Мамия отщипнул кусочек, положил в рот, пришлось сделать над собой усилие, чтобы проглотить его.
— Спасибо тебе...
— Закрой зонтик,— улыбнулся мальчик.— Здесь дождя нет...
Мамия сложил зонт, стряхнул с него воду и сказал:
— Ну и дождь, не перестанет никак.
Раньше при виде мужчины с зонтом он не мог сдержать улыбки. А теперь эти дожди приучили его к зонту. Здесь почти все ходили с зонтами. А интеллигенция только так и прогуливалась, и каждый знал, у кого какой зонтик. У доктора, например, был широкий старинный зонт с ручкой из слоновой кости. Он никогда не расставался с ним. В хорошую погоду доктор складывал зонт и вешал на руку. Стоит начальника почты походил на пляжный гриб, держал он его так неловко, будто впервые в жизни взял в руки. Аптекарь носил черный зонт с инициалами, аккуратно вышитыми у самого края красными нитками.
Мальчик опять протянул Мамии хлеб.
— Не хочу,— улыбнулся Мамия.— Почему ты заставляешь меня?
— А потому, что дядя Андро велел никому не давать... А раньше...
Мальчик умолк.
— Что раньше? — осторожно спросил Мамия.
— Раньше меня учили, что всех надо угощать... Хлебом надо делиться со всеми,
— Где тебя учили?
— В интернате...
— Так ты Зурико? — Мамия хлопнул себя ладонью
по лбу.
Мальчик помрачнел и ничего не ответил.
— Разве ты не Зурико?
Мальчик отрицательно покачал головой.
— А как же тебя зовут?
— Гага...
— Да... Но ведь дома тебя зовут Зурико?
— Это дядя Андро придумал, а по-настоящему я — Гага...
— А как тебя зовет тетя Тина?
— Гагой... Когда дяди Андро нет дома.
Мальчика этого усыновили. Да, да, два года назад
завмаг Андро привез его из соседнего городка, где был детский дом.
«Зурико, а кто я?»
«Дядя Андро...»
«Да нет же! Я твой папочка, а это — мамочка...»
«Это тетя Тина...» «Нет, мама. А ну, повтори:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71