Взобрались на самый пик. Под ногами белым-бело от снега. Снег мягкий и очень теплый. Внизу спит Алма-Ата. Отсюда так хорошо ёидно все — деревья, дома, улицы, стрелой автобус мчится, снуют трамваи, бегут люди. А над ними солнце. Не одно, а два. Стоят в зените два солнца. Нет, второе это не солнце, а луна. Говорят, свет луны — от солнца. Та половина луны, что повернута к солнцу, светит ярко. А другая половина — в тени. На синем небосводе мерцают звезды, словно благословляя Айгуль и Бексеита. "Счастливого вам пути, — говорят звезды. — Живите в любви до глубокой старости. И сто лет живите, и тысячи, вечно живите. А погаснет жизнь, пусть любовь живет и переходит от сына к сыну — песней, преданием... Аминь!" Но лукаво это мерцание. Подмигивают звезды, подпрыгивают.
"Ты знаешь, зачем мы пришли сюда?" — спрашивает Бексеит.
А по ущельям и скалам проносится эхо: "знаешь, знаешь, знаешь... сюда, сюда, сюда".
"У каждого есть своя звезда".
"Своя звезда, своя звезда..." —. отзьюаются горы.
"Мы пришли, чтобы взглянуть на свои звезды. И соединить наши звезды. Твоя — какая?"
"...Какая? Какая? К&кая? — сурово спросило эхо. И само себе ответило: — Моя звезда — Темирказык, Те-мирказык".
"Темирказык — это Железный кол. Во всем мире ее зовут Полярной звездой. Слабо светит эта звезда. И стоит — ни с места, будто кто воткнул ее в небо. Ты посмотри, сколько звезд на небе. Горят, переливаются. Выбери себе получше".
Глухо молчит гора, не отзывается.
"Темирказык указывает путь заблудившемуся. Это моя любимая звезда".
"Сейчас двадцатый век. Для плутающих есть компас. Темирказык никому не нужен. Выбирай себе другую звезду... Думай!"
"Темирказык!" — Ничего больше придумать она не может.
"Это звезда для меня. Темирказык!"
"Темирказык, — гулко откликнулась каменная гора. — Темирказык, Темирказык!"
"Ну и пусть. — В голосе Бексеита раздражение. — Только потом пеняй на себя. Моя звезда — Алтын-казык".
Только сейчас Айгуль заметила, что слева от Темир-казыка, только чуть повыше, ярким желтым светом сияет огромная, словно солнце, звезда.
"Алтынказык! — кричит Бексеит. — Золотой кол!.. Алтынказык, Алтынказык! — повторяет он снова и снова, потому что эхо не отзывается ему. — Алтынказык!"
И тут большая желтая звезда дрогнула, качнулась и, точно сорвавшись с гвоздя, на котором висела, ринулась вниз, таща за собой хвост дыма и прочерчивая на небосводе яркий красно-зеленый след. Она становилась все меньше и меньше и где-то далеко внизу стала совсем крохотной, с обыкновенную звездочку, и у самой земли вовсе погасла. Айгуль обернулась. Бексеит упал ничком, головой к западу, и душа оставила его тело.
— Аллах! — вскрикнула Айгуль и проснулась.
— От аллаха помощи ждать нечего, — сказал Бексеит, живой и здоровый.
— Как хорошо, что я проснулась... А сон мне приснился очень красивый.
— Чего ж ты тогда испугалась?
— Ты умер.
— Ну так это прекрасный сон...
— Правда, прекрасный. Старики говорят, кого увидишь во сне покойником, жить будет долго.
— А кого живым — умрет?
— Не шути так. Важно не то, что приснилось, а как разгадают сон. Твоя звезда скатилась. Значит, все будет наоборот. И что ты упал, стало быть, к добру. Значит, твоя звезда засияет ярче. Но почему ты смотришь так строго? Совсем другой стал... Не свой какой-то, совсем чужой человек. Я боюсь тебя.
— Чего еще видела?
— Много чего. Будто мы с тобой только познакомились. Взбираемся на Алатау, а я тебя так люблю, так люблю, сил нет.
— Как ты меня любишь, покажешь ночью, а сейчас времени нет.
Он разомкнул ее руки и стал одеваться.
~ Куда ты так рано?
Не отвечая, Бексеит завязывал галстук.
— А завтракать?
— В столовку забегу.
— А мне что делать? Пойти с тобой?
— Ты не Санчо Панса, чтобы всюду таскаться за мной. Почисти-ка лучше мне пиджак. Хотя я, конечно, сильно смахиваю на Рыцаря Печального Образа... Жена должна мужу все приготовить. Чистила, говоришь? Это же не дом, а пещера... Видишь, сколько пыли на нем за ночь собралось... Ладно, раз интересно, приходи попозже, к самой защите. Или сразу на банкет... Все хорошо. Спасибо.
— Ну, ступай. Пусть духи предков не оставят тебя.
— Ни аллах, ни духи предков не помогут. Не жди. Сколько раз я тебе говорил.
— Не греши попусту.
— Смотри да поглядывай, — звонко рассмеялся Бексеит. — Еще поглядишь, как я проедусь с ветерком... да единогласно.
— Пусть сбудутся твои слова. Только лишнего не скажи... Ведь тогда как было...
— Другие теперь дела, да и я другой. Был сопляк — аспирантишка, слепой кутенок, одну конуру свою знал и больше ничего. Думал щенок: я хорош, так и все со мной хороши, написал хорошо.— так тебя по спинке погладят. Да и Никитин не Алиханов. Тоже мне, дожил до шестидесяти, а как младенец невинный, так и сошел в могилу, ничего не поняв. А теперь пусть только кто-нибудь голос поднимет... Ну-ка еще разок проводи по ботинкам щеткой... Снимать некогда. Давай прямо так.
Теперь пусть поглядят, как я с ветерком прогуляюсь. Господи, да что это за дрянь — таракан или мокрица? Как только ты в этой вонючей конуре жить умудряешься? Ребенок в больницу попал... да здесь взрослый окочурится. Мерзость какая-то. Пусть только кто тявкнет, я его как эту мокрицу раздавлю, бога помянуть не успеет. Пошел против диссертанта? Значит, поднял руку на его руководителя... Пусть только попробуют. На свалку вышвырну — могилы не выроют. Проскочу на полном скаку... Единогласно!
И правда, пусть не единогласно, но при двадцати одном "за" и при трех голосах "против" Бексеит прошел на "ура". В адрес двадцатисемилетнего диссертанта, решившего проблему огромной научной важности, и в адрес его научного руководителя профессора Никитина, воспитавшего столь выдающегося ученого, было высказано пропасть всяких похвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141