.. Двенадцатое декабря..." Нет, какое сегодня число?
— "Новая жизнь —эх, расцвела... двадцать седьмого генваря..."
— Какие ты старые слова помнишь... — Это был голос моей хозяйки.
— Старше твоей "Девушки-трактористки", да, поди, помоложе тебя...
— Э, не говори так. Она не то, что мы с тобой, зубы у нее целые и волосы вон еще какие черные. Не хочет еще в отставку выходить. А то бы пускала, что ли, на квартиру одних молоденьких джигитов...
— Хи-хи-хи...
— Ха-ха-ха...
Я повернулся и ушел. (Позже я узнал, что было их там трое, считая мою хозяйку, — дружили они уже бог знает сколько лет. Каждую неделю они собирались на чьей-нибудь квартире и пировали. Потом я не раз видел, как моя хозяйка провожает своих едва переступающих ногами подруг и, сама до смерти пьяная, едва находит ручку двери.) Назавтра мы объяснились. Отключение света оказалось дипломатическим нажимом. Соглашение о том, что за свет впредь буду платить я, приобрело окончательную силу.
Спокойная, тихая жизнь продолжалась всего лишь недели две. Как-то утром хозяйка снова появилась у меня. У нее был вид человека, сломленного тяжелым горем. Словно бы она пришла найти во мне опору, поддержку. Словно бы одно мое теплое слово утешения принесло ей избавление от ее страданий. Чувствуя, зачем она пришла, я все же, из-за ее вида, боялся: вдруг она пришла совсем с другими, касающимися меня вестями — из аула, о моих стариках, а может быть, даже и обо мне самом. Только когда она заговорила — все о том же: о трудностях быта, — только тогда у меня отлегло от сердца.
Зима нынче суровая, начала хозяйка. Угля идет больше обычного, к тому же прежние квартиранты сами закупали для себя топливо. Раз уж я сын казаха, так она, казашка, посчитала неудобным напоминать мне о том, что я должен позаботиться о топливе. Но что делать... Вот, пора уже приобретать уголь. (По моим подсчетам, угля во дворе хватило бы и на следующую зиму.) Немного. На каждую комнату по полторы тонны. Кроме того, я ведь не топлю. А есть, оказывается, и такие, что заставляют своих квартирантов топить. Не я, а она выгребает пыльную золу, она разжигает уголь и всегда ходит из-за этого в саже. Но за это она денег не просит. Только за уголь... За мои полторы тонны...
Покой человеку бывает порою важнее всего. Я дал ж денег. Но хозяйка не положила их в карман, а помяла, помяла в руках и пошла дальше. Для того чтобы юлучить уголь, нужен талон. Талон тоже покупается, /голь погрузить. надо, доставить, сгрузить... Короче, созяйка успокоилась лишь тогда, когда получила с метя все, что просила. А я соответственно послал назавтра доим старикам новую телеграмму.
Однако, как ни ценил я покой, но все-таки я тоже человек, — этот последний приход хозяйки буквально взбесил меня. И когда вскоре она появилась у меня снова, я приготовился быть стойким. Но на этот раз дело ко мне оказалось у нее совсем иного рода. Да и выглядела она необычно. Вся вспотела, ноздри раздувались. И все время посмеивалась, открывая .свои сгнившие кривые зубы. Она, видимо, только что вернулась из магазинов — в руках у нее был бумажный сверток, тщательно перевязанный конопляной бечевкой.
— Сын приезжает, — сказала она. — В Москве грамоте немых обучается. — Бесцеремонно сдвинув в сторону мои бумаги, она положила сверток на стол и развязала его. — Кастем1 купила, пусть порадуется. Емпурт2. Болыский3. Сто тридцать два рубля. Сам понимаешь, в Москве учится, кому носить дорогую одежду, как не ему? Пусть носит. — Она снова завернула костюм в бумагу. — Вечером будь у нас, — сказала она уже от двери. — А иначе какие мы мусульмане?
Пришлось снести и это унижение. Вечером постучал.
Симпатичный молодой человек, сидевший поверх одеяла на кровати у левой стены, вскочил мне навстречу и, протянув обе руки, отдал традиционное приветствие. Он не был немым, хозяйка моя подразумевала, оказывается, его учебу на дефектологическом факультете пединститута. Воспитанный парень. Обращался он ко мне с неизменным "агай". А узнав, что я историк, проникся просто настоящим уважением. Он сам, как выяснилось, мечтал стать историком. Сдавал нынче летом экзамены, но не прошел по конкурсу, а по дополнительному набору очутился вдруг в самой Москве. Я попытался утешить парня, сказав, что дефекте лог — редкая специальность.
— Ну вот, — сказала хозяйка, довольная моим ответом. — Люди, понимаешь, до учения в Алма-Ате не дотянутся, а он, непутевый, Москвой кидается. Уеду, говорит, да уеду, брошу все. Научи-ка ты его уму-разуму. Специально тебя позвала, думаю — защищаться на степень будет, ученый парень.
"Стол" накрыли прямо на полу. Я сидел у "пограничной" двери, привалившись к ней спиной. Давно я не ел домашней пищи, а уж отварную конину — вообще бог знает когда, и уже не раскаивался в своем приходе к хозяйке. Под мясо хорошо пощел и коньяк.
1 Искаженное "костюм".
2 Искаженное "импортный". 9 Искаженное "польский".
-* Говорят, эту водку пьют ученые люди, едва нашла, — сказала хозяйка. — А дорогая какая! Четыре рубля тридцать две копейки.
Она завелась было по привычке жаловаться на то, как тяжело жить в этом мире, но, посмотрев нечаянно на сына, замолчала.
Коньяк мы налили в граненые стаканы. Немного — на самое донышко. Я произнес небольшой тост — за успехи в учебе, за будущее Марата. Этого благовоспитанного юношу звали Марат. Чокнулись. А выпил, как выяснилось тут же, я один. Марат не пил совсем, он только пригубил. Ну, а хозяйка на мои уговоры отчаянно замахала руками:
— Ради общего настроения — вот чокнулась, а чтобы пить что вы... Ой, да что же вы думаете, дурь на меня какая напала — на старости лет водку вдруг пить начну?
Дней через десять каникулы у Марата кончились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141