И все молодцеватые, подтянутые, в гимнастерках и широких, туго схватывающих талию ремнях. Глаз не отвести -г картинка!
Каждый из них оказывался чьим-то отцом или старшим братом. Везло же мальчишкам! Как не позавидуешь тому, у кого такой брат. Или отец...
Следом за другими вернулся домой и старший брат Рашита. Сын бас кармы. Хотя было известно, что он погиб в позапрошлом году: почта принесла извещение. Так что и Рашит, и отец Рашита — баскарма, и весь аул считали его погибшим. А он вдруг приехал. Правда, руки одной нет, и ноги одной нет, и на уцелевшей руке нет ладони с пятью пальцами. Но все-таки живой. Все-таки голова цела. И одна нога цела. И еще полруки. Рот, нос, глаза — все на своем месте. Жив! Привезла его светловолосая русская женщина, ее все называли — сестра. Глаза у нее были голубые, лицо доброе... Она привезла старшего брата Рашита и, не задерживаясь долго, уехала.
Баскарма устроил той, на него собрался весь аул. А точнее, съехались люди со всего колхоза — и с центральной усадьбы, и с отдаленных ферм. И Нартай был на этом тое. И Ертай.
Старший брат Рашита многое рассказывал: и как его ранили, и как врачи у него из головы осколок вынимали, хоть и небольшой, но вполне достаточный, чтобы жизни лишиться. Долго вынимали, но все-таки вынули, вот он и остался живой. Только не такой, каким был раньше, когда на фронт уходил... Ну, да ведь сколько из тех, с кем он уходил, и совсем не вернулось... Его, старшего брата Рашита, сына баскармы, слушали — не дышали. Многие плакали, многие радовались. Кто сочувствовал ему всей душой —не мог удержаться от слез. Кто надеялся, что и его сын так вот из мертвых может воскреснуть, — эти радовались. И не отходили от старшего брата Рашита особенно получившие в свое время "черную бумагу" — похоронку. Расспрашивали: не видел ли он того-то?.. А где такой-то?.. Не видел. Не знает. Он был вместе только с куке Ура-ка. Про него в "черной бумаге" написано правильно, сказал он. "Ранило его примерно за полчаса до того, как попало в меня... Не ранило — убило. Я сам видел, как он испустил дух..."
Запричитала мать Урака, расцарапала себе лицо, раскровенила щеки. Глядя на нее, страшно стало Нар-таю, кожу на голове как холодом стянуло. Да и старшему брату Рашита сделалось, видно, не по себе. Пот крупными каплями выступил у него на лбу, лицо побелело, даже какой-то голубоватый оттенок появился на нем, словно у неживого... Плохо, плохо все получилось...
Но скоро снова он принялся рассказывать, и смешное в его рассказах сплеталось с грустным, веселое — с мрачным, и до того крепко — не расцепишь... А чаще повторял он одни и те же слова: "Наконец-то дома — по земле ступаю, воду родную пью, а все не верю..." И хотя не как раньше — каждый расспрашивал его, задавал осторожные вопросы... Но снова и снова твердил он, что с ним на фронте был только отец Урака, о других ему ничего не известно.
То же самое сказал он и о сыновьях Вердена, то есть о двух старших братьях Ертая... Знал Нартай, что эти братья Ертая никогда не станут братьями ему самому. А его старший брат, воротись он домой, не будет братом Ертаю. Потому что Тлеубай и Берден им не настоящие отцы. Да еще и в ссоре друг с другом. Настоящие братья, по крови, — это они, Нартай и Ертай. У них была одна мать, только она умерла... И один отец. Только его нет... Нет... Но может быть...
Он долго не решался, и бросало его то в жар, то в холод, пока наконец он спросил:
— А моего куке вы не видели?
— Твоего куке?.. — переспросил старший брат Ра-шита. — А он кто — твой куке?
— Наш с Ертаем отец.
— Кто-кто?.. — повторил старший брат Рашита, растерянно озираясь по сторонам.
Он ждал ответа, подсказки, но все молчали, опустив глаза.
— Чей это сын?
— Тлеубая сын, — отозвался кто-то. — Из детдома он...
На заговорившего цыкнули, тот прикусил язык.
— Это младший сын Тлеубая-аги, — стал объяснять один из присутствующих. — Зовут его Нартай. Тлеке упал с лошади, ногу сломал, вот и послал на той сына вместо себя, с тобой поздороваться, честь воздать твоему возвращению...
— Э-э-э... — задумчиво протянул старший брат Рашита. — Вот оно что... Младший сын Тлеке, значит... Моего Рашита товарищ, значит... Подойди ко мне, айналайн, поцелую тебя.
Нартай не подошел. Испугался болтавшейся ниже плеча культи. Но его все же подхватили под мышки, приподняли, посадили перед старшим братом Рашита. И тот поцеловал Нартая в щеку. Холодными как лед, бескровными губами. И локтем, а вернее — концом культи погладил по голове.
Странное дело — мягкая оказалась культя. Мягкая-премягкая, а вовсе не такая, как Нартай ожидал.
— Был он джигит — настоящий джигит! — услышал Нартай. — Замечательный был джигит!.. Поначалу мы вместе служили, помню — на военных маневрах... Потом разделили нас. Я пошел в кавалерию, он стал снайпером, вот так... У нас ребята все просились — или в кавалерию, или в снайперы. На коне привычнее, чем пешком, так мы думали. Где это видано — пешими с врагом сражаться... Снайперы погибали тоже, но все-таки... Нас гибло куда больше. Что уж там кони, кавалерия — на такой-то войне... Отец твой, говоришь? Он был меткий стрелок, никогда промаху не давал, вот так... Его во фронтовой газете хвалили, я сам читал! Ну, а потом... Да ты не плачь, айналайн... Жив он... Может, и жив... Откуда мне в точности знать, чудачок? На фронте знаешь сколько людей было? Тысячи, миллионы, как я мог за всеми углядеть?.. Вот я и говорю: может, и живой. Ходит себе, может, где-нибудь, землю топчет, домой собирается... А там, смотришь, и приедет... Я тоже вот приехал... Приехать-то приехал, только сам... вроде подпиленного дерева... Разве это жизнь? Еще не известно, кто кому завидовать должен на моем-то месте:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141