Плетень, которым обнесен был яблоневый сад, весь разворочен. Трава исполосована свежевытоптанными тропинками — работа местной ребятни. Куда ни глянь, яблок почти не видать. Лишь на верхушках можно обнаружить редкие плоды, да и то если хорошо приглядеться. И здесь потрудились мальчишки. Обобранный сад похож на покинутое стойбище. Сухие пожелтевшие листья шелестят на ветру, трава пожухла и посерела. Уныние и запустение...
—~ Стой! Куда идешь?
Точно из-под земли возник пожилой казах на коне с длинной камчой в руке. Из-за плеча выглядывало дуло двустволки.
— Куда идешь? — голос не предвещал добра.
— В горы хотели...
— Нельзя! Яблоки красть будешь.
— Да вы что? — возмутился Бексеит. — За кого вы нас принимаете?.. Мы что... воры?
— Вор ты, не вор — для меня один черт. Когда созревают яблоки — в сад посторонним вход воспрещен.
— Зачем же грубить? Сказали б сразу... Разве нельзя по-человечески?
— А чего говорить, объяснять? Тут общественное добро, тут колхоз — хозяин. Мне головой отвечать. Будут еще всякие с утра шляться, бузу устраивать и яблоки воровать.
— Можно бы повежливей...
— Хватит! — рявкнул сторож. — Проваливай отсюда. А то камча у меня длинная, достать — недолго, пригоню к бригадиру, скажу — воровал... Убирайся, да побыстрей, шайтан тебя унеси!
— Что так скоро? — удивилась Айгуль, когда Бексеит, пригнувшись, чтобы сын не ударился о притолоку, появился на пороге дома. От былой радости не осталось и следа.
— Да попался тут... отродье собачье.
— На коне?.. Это охранник.
— Сволочь он... Не пустил нас через сад.
— Но он же охранник... Он службу несет... Зарплату получает.
— Зарплата — это ладно. Детей кормить надо. Но кто его заставляет так с людьми обращаться... кричать, оскорблять?
— Не покричишь — слушать не будут. Может, ему велели кричать.
— Ну и пусть... Пропади они пропадом — и сад, и сторож, и весь этот свет. Давай тащи свой завтрак.
— Успеешь... До двенадцати еще далеко.
— Господи, опять лапша? Мы же вечером глотали эту бурду?
— Больше нет ничего, — смутилась Айгуль. — Четвертый день без денег.
— Завтра стипендия, — Бексеит помял лапшу вилкой. — Последняя стипендия.
Они ели молча, только посапывал Сейтжан, старательно уплетая из маленького блюдечка пустую лапшу, размазывая ее по лицу и по столу. Малыш чихнул.
— Да не оставит нас аллах своей милостью, — произнесла Айгуль. — Защитится твой папа.
— Я хотел сегодня ребят привести, — сказал Бексеит. — Помнишь, на улице встретил? Обмыть положено... предварительную защиту. Они ведь не отстанут. Давно пристают, почему не зову.
Но вернулся он один. Все это время она крутилась возле дома, а когда наконец еще издали увидала его, сердце как в яму ухнуло. Он шел весь поникший. Потемневшее, будто обуглившееся лицо — с кулачок. Лишь глаза посветлели и запали. Он прошел мимо Айгуль, словно ее тут и не было, переступил порог и повалился на кровать. Айгуль присела с краю — о чем тут было спрашивать?
Темнело, и тишина, устоявшаяся в комнате, теснила душу. Даже маленький Сейтжан почувствовал: что-то произошло, и, прижавшись к коленям матери, затих. Прошел час, второй... В комнате стало совсем темно. С той минуты, когда в дом вошла беда, безмолвие так и не нарушалось. Вдруг за стеной, что выходила в сад, раздался выстрел. Сейтжан, которого только страх заставил молчать, вскрикнул. Очнулась Айгуль. Поднялась, зажгла свет. Мальчик повис на шее матери, и с ребенком на руках она расстелила скатерть и накрыла на стол.
— Куке, ау, куке... —- Она коснулась туго вьющихся волос Бексеита..— Вставай, поешь... С утра ведь крошки во рту не было. Свалишься еще...
Бексеит перевернулся на спину и открыл глаза.
— А что вы мне можете предложить? Лапшу на воде или какую-нибудь вонючую баланду? Или картошечки?..
-Мясо!
— Откуда это?
— Ты говорил, ребята придут... У соседей заняла.
— Ишь, какие добренькие... — Бексеит уже сидел, впервые за это время подняв наконец глаза. Он был весь будто изжеванный. — Добренькие, видишь, у нас соседи... — бессмысленно повторял он. — У нас ведь человек человеку друг, товарищ и брат. Добренькие попались нам соседи. Может, тетка эта, соседка наша, отвалит нам тысчонку?
— Завтра — стипендия. Нет, разве?..
— Стипендии мало... В Москву еду... — Он машинально пересел за стол. — Мой Алиханов собирается написать в Москву своему старому другу, в гимназии еще вместе учились... Есть такой историк Никитин... профессор тоже. — Бексеит вертел в руках алюминиевую ложку и разглядывал ее так, словно желал убедиться, точно ли это ложка и правда ли из алюминия или из чего другого сделана. — Старик этот в Москве очень влиятелен, повлиятельней нашего Алиханова в Алма-Ате.
Айгуль притихла. Только Сейтжан ерзал на коленях у матери, потому что хотел есть.
— Алиханов говорит, этот Никитин все может.
— А сегодня... что же?
— Вот он и говорит: понравится Никитину твоя работа — все. Даст у себя защититься... А сегодня? Ты про этих?.. Сегодня как было?.. Разве не видишь?..
— А как же тогда?.. Раз никуда не годится?
— Годится! — От гулкого удара кулака старый тяжелый стол дрогнул и плоское блюдо с горой мяса чуть накренилось. Задребезжали бутылка со стаканом. — А эта зеленоглазая откуда взялась? — Бексеит сощурился. — Ах, это все соседка добренькая... А ну-ка зови ее сюда. — Он откупорил бутылку и доверху налил большой граненый стакан. — Пить будешь?.. Нет? Ладно! Лучше не пить. И я пить не стану. Только сегодня выпью... Но уж напьюсь так напьюсь... За ваше здоровье, добренькие... — Он выпил как воду, не поморщился даже. Схватил кусок мяса, понюхал и опять швырнул на блюдо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141