Безгорестное, беззаботное время. Учеба шла своим установившимся ходом, чуть-чуть, то есть выше среднего,, — лишь бы вытянуть на стипендию. Большего-то ведь и не надо — все один диплом получают. "Двадцать пять не вернутся к тебе опять", — поется в одной старой песенке. Об этом мне было трудно судить, мне тогда исполнилось только двадцать, а я уяснил одно: не возвратится вновь студенческая жизнь, это уж точно, и не следует тратить время впустую. Библиотека, читальные залы... Ну разумеется, раз уж ты студент, то конечно... Во время экзаменов, зачетов. А основное занятие — совсем иного рода. Говоря конкретно — знакомиться с девушками. Себя я считал превосходным знатоком женского сердца. Натянув "стильные", с подошвой в два пальца толщиной туфли и не широкие, но и не узкие, а точно четырнадцать сантиметров внизу, из тонкого сукна брючки (это было время, когда спор между широкими и узкими брюками достиг кульминационной точки, — по моему тогдашнему мнению, это было борьбой между старым, тянущим за подол назад, и смотрящим вперед новым), я, как наступал вечер, обхаживал женский аул — ЖенПИ. Порою сам пренебрегаю девушкой, порой, как говорится, девушка мной пренебрегает — разумеется, об этом мои товарищи не узнавали, для них "покидающим" всегда бывал я; и вот, так или иначе, я понял жизнь, и до меня дошло, что надо бы подумать уже о том, чтобы заиметь кого-то постоянного, с кем впоследствии можно будет соединиться навеки.
Бог не заставил долго ждать, скоро исполнил и это мое желание. Разочаровавшись в ЖенПИ, попытав счастья с представительницами гуманитарных, технических и множества других специальностей, я наконец нашел в медицинском институте. Волосы коротко острижены, телосложением превосходна — как вылепленная рукою мастера скульптура, икры упруго-округлые, точно брюшко белой сельди. В левом углу губ — родинка с просяное зернышко; иногда, начертив карандашом, она ее увеличивала; небольшой прямой нос, острые, как у рыси, глаза и по-калмыцки «кошенные брови, — ее светлое личико было очаровательным и самобытным. В общем, внешностью она походила на японку, хотя и была чистой казашкой. Разве что вот говорила она несколько путано. Звали ее Кульмира.
Когда я познакомился с этой имеющей привычку смотреть тебе прямо в глаза, игривой, увертливой, точно дикая коза, красивой девушкой, я решил, что именно она должна быть тем человеком, кто разожжет очаг в моем доме. Я ей, кажется, тоже понравился — она согласилась тут же вечером пойти со мной в кино. Однако я слишком рано возмечтал о столь далеко идущем продолжении нашего знакомства. После кино она не выразила особого желания прогуляться со мной наедине по свежему воздуху — завтра у нее должен быть семинар. Завтра у меня тоже был семинар, но я даже забыл о нем, и подумаешь — кто же каким-то одним семинаром достигал дна знаний? Однако доказать девушке свою правоту я не смог. И как будто мало мне было этого огорчения; когда мы подошли к общежитию, девушка "моя" сказала: "Не беспокойте себя зря, больше ко мне не приходите". И, оставив меня в дураках, даже не обернувшись ни разу, крепко стуча каблучками, словно очень сожалела о потерянном времени, пошла прочь.
"Не приходите" — всего два слова, но не приходить на самом деле ох каких стоит сил. Говорят же: мужчину убивает честь. Разве это не бесчестие для уважающего себя джигита, когда он, даже не начав еще толком ухаживать, уже оказывается брошенным? Да если к тому же девушка очень понравилась... Через три дня я пришел снова. Вышла. Рассказывая ей о том о сем, о всяких историях, случавшихся бог весть с кем, сделав по пути две-три остановки, чтобы попытаться обнять ее, пройдя в общей сложности что-то километров пять, за двенадцать минут до двенадцати часов я вполне благополучно расстался с нею у дверей общежития — ровно в двенадцать ноль-ноль двери закрывались. Хотя мне и не удалось ничего особенного, но вроде бы дело у нас наладилось. И опять я ошибся — история первого дня повторилась через неделю. На сей раз я уж подумал было, что действительно получил отказ. Но есть ли предел могуществу бога? Не прошло и недели, как мы снова прогуливались с нею по улицам, любуясь луной и звездами. Однако и на этом дело не кончилось, еще через некоторое время мне снова пришлось встретить рассвет без сна. Так прошли три полных унижения месяца, а я, водя девушку через день в кино, все еще не мог назвать ее своей. Вконец устав от такой собачьей жизни, я уже решил было не появляться у нее больше, если эта чертовка снова заявит мне: "Не приходи", — когда в одну безлунную ночь на одной из унылых, безлюдных, с разбитыми фонарями улиц она вдруг сама упала в мои объятия.
Все это время, оказывается, она испытывала меня. И убедилась, что я действительно ее люблю. Теперь разве что смерть разлучит нас.
Спустя некоторое время я понял, что соответственно новым условиям на меня теперь возложена новая роль. Ее смысл: к своей девушке я должен ходить самое малое три раза в неделю, ну, а в субботу или воскресенье — в обязательном порядке в кино или в театр; с ее подругами должен здороваться с особенной уважительностью — необходимо зарекомендовать себя в их глазах с хорошей стороны; пустое шатание оставлю, — неизвестно, каким путем она это узнала, но девушка оказалась до тонкостей осведомленной во всех перипетиях моей трехлетней жизни в Алма-Ате,— и если вдруг буду замечен у ЖенПИ, иняза или других подобных заведений, то не увижу больше и порога мединститута. В общем, сначала я вверил себя единственно судьбе, а судьбу затем, как говорила Татьяна Онегину, — этой хорошенькой, как куколка, девушке, которая специализировалась на том, чтобы вспарывать человеку внутренности и расчленять его на части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141