— проговорил судья, вместе с Ринальдо направляясь к таверне.
В то время как судья вел переговоры с крестьянами, сидевшими в таверне, Ринальдо велел седлать лошадь и выехал со двора, вполне уверенный в исполнении обещания своего уполномоченного. Ринальдо добился своей цели: он задержал Сирано и таким образом сделал невозможным вмешательство поэта в попытку Бен-Жоеля овладеть драгоценным документом графа де Лембра.-
По расчету лакея, Бен-Жоель находился уже два дня в Сен-Сернине и, вероятно, заручившись доверием кюре, блестяще вел свое дело. Теперь, стало быть, он вовремя прибудет, чтобы лично убедиться в победе.
Достать бы только драгоценный документ, а тогда ему чихать на Сирано и всех его помощников! Да, тогда он едет в Париж, вручает драгоценную рукопись гра-
фу и заживет барином в своем новом, обещанном ему поместье.
Проделка Ринальдо с судьей не так неправдоподобна на самом деле, как это кажется с первого взгляда. В то время ведение судебных дел было чрезвычайно запутанно и неправильно, и случаи ареста ни в чем не повинных людей были очень обыкновенным явлением; даже нередко из-за какого-нибудь пустяка обвиняемые изнывали десятки лет в тюрьмах, а судьи совершенно забывали об их существовании.
Само заключение доказывало их виновность. Иногда обыкновенный ложный донос служил поводом к аресту неповинных людей. Непризнание своей виновности только усиливало вину, следствие не разъясняло, а запутывало дело.
Суд велся таким образом, что вскоре и обвиняемые, и обвинители, и, наконец, сами судьи сбивались с толку и, окончательно запутавшись в этой галиматье, сами уже не знали, обвинять или оправдывать подсудимого, но для вящей безопасности и личного спокойствия они оставляли его гнить в тюрьме. Ринальдо прекрасно знал тогдашние судебные порядки и потому-то, заручившись словом судьи, спокойно отправился дальше.
Оставаться дольше было бы рискованно, так как тогда он подверг бы себя совершенно ненужным расспросам, расследованию и, в конце концов, весьма позорному уличению и поражению.
Натравить же на Бержерака несообразительного судью, предоставить ему самостоятельные действия, заранее подготовить таинственные мотивы, способные озадачить его слабый мозг, и, наконец, заставить его слепо повиноваться этим предписаниям, по его мнению неоспоримым и вполне основательным, было самым удобным и нерискованным способом, к которому и прибегнул Ринальдо. Он весьма предусмотрительно в общих чертах охарактеризовал проступки Сирано, требуя лишь одного — его ареста.
Таким-то способом наивный судья сделался невольно и косвенным соучастником похищения драгоценного завещания.
Савиньян, Кюссан и Колиньяк, весело болтая, еще продолжали свой весьма затянувшийся ужин, когда дворецкий почтительно доложил о приходе судьи, просящего аудиенции для важных и немедленных переговоров.
— Судья! Чего ему? Попроси его войти, пусть за кружкой вина расскажет нам о своем «важном и безотлагательном деле»! — ответил граф.
Дверь отворилась, и на пороге появился с низкими поклонами простодушный судья.
— Без церемоний присаживайтесь, берите стакан и рассказывайте, чему мы обязаны удовольствием вашего посещения,— проговорил граф.
Колиньяк был, как мы видим, кутила, радовавшийся каждому предлогу наполнить лишний раз свой бокал.
Судья робко присел на кончик стула, рискуя каждую минуту очутиться на полу, и, не смея поднять своих бесцветных глаз на важных собутыльников, робко коснулся стакана.
Особенно сильное впечатление производил на него вид злосчастного Сирано.
— Ну-с, господин судья, сообщите нам причину, побудившую вас прийти сюда. Будьте здоровы,— проговорил Сирано, чокаясь с растерявшимся судьей.— Впрочем,— добавил он, шутя,— ваше здоровье находится в таком цветущем состоянии, что требовать большего значило бы требовать избытка. Честное слово, вы самый представительный из всех виденных мною представителей судебной власти Франции и Наварры.
Бедный толстяк робко чокнулся с поэтом, но, очевидно, его волнение было слишком велико, так как пухлая рука сильно дрожала, расплескивая вино.
— Вам нездоровится? Вы пейте, пожалуйста, это вам поможет! — проговорил граф, замечая лихорадочное состояние своего гостя.
Судья пробормотал в ответ что-то непонятное, много раз поперхнувшись вином, и, наконец пересилив себя, проговорил насколько мог решительнее:
— Граф, мне надо сказать вам пару слов наедине. Окажите мне честь выслушать меня.
— Охотно, но почему вы не хотите высказаться здесь
же, в присутствии моих друзей? У меня нет секретов от них.
— Тут дело идет не о ваших личных секретах!
— Безразлично! Впрочем, пройдем в сад. Наша трапеза кончена, и свежий воздух слегка охладит пас,— проговорил граф, вставая из-за стола и сходя в сад, куда вела широкая мраморная лестница, соединявшая сад с роскошной столовой.
Граф с судьей молча пошли по аллее сада, за ними последовали маркиз и Савиньян, любовавшиеся неуклюжей, тяжелой походкой представителя судебной власти
Бедный судья чувствовал, что волнение сдавило ему горло и он не в состоянии проговорить ни одного слова.
— Ну-с, я вас слушаю! Мы теперь одни и вы можете, не стесняясь, высказаться вполне откровенно,— начал граф.
Сделав огромное усилие, чтобы подавить радость, судья приступил к исполнению своего, как ему казалось, священнейшего долга.
— Граф, вы знаете, что нет в Колиньяке человека, который не был бы вашим родственником, другом или верным покорным слугой, и что, следовательно, все, что касается вас, глубоко интересует всех нас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94