Подобные залы теперь можно увидеть в Лувре. Кругом были расположены остальные комнаты, между которыми находилась и спальня Роланда.
Спустя два дня после вышеописанного разговора с Сирано граф, отослав слуг, в волнении ходил в этом мрачном огромном зале. По временам с его злобно сжатых губ срывались проклятия, и он еще быстрее шагал по комнате, затем с досадой опустился в кресло и стал перелистывать какие -то лежавшие на столе бумаги, наконец, взяв перо, с озабоченным видом стал подсчитывать какие-то столбцы цифр. Подобная аккуратность была чрезвычайно редким явлением среди расточительной золотой молодежи и объяснялась лишь тем, что ему хотелось подсчитать расходы, вызываемые внезапным появлением брата. Окончив свои исчисления, граф с досадой бросил перо и опустил голову на руки. Очевидно, до сих пор он не мог найти разрешения мучившего его вопроса.
— Ба! Да что я в самом деле! Этак еще лучше! Раз мне не удается развязать узел, так ведь можно его разрубить! — воскликнул наконец он решительно и, взяв со стола канделябр, открыл дверь, выйдя в длинный коридор, тянувшийся во всю длину первого этажа. Дойдя до конца коридора, он потушил свечи и, приподняв тяжелую портьеру, очутился в небольшом кабинете.
Ковер заглушал его тихие шаги. Вытянув вперед руку, он неслышно подошел к стене и пошарил на ней некоторое время, пока не нащупал пробку, закрывавшую маленькое отверстие, проделанное в стене. Осторожно вынув ее, он приник глазом к отверстию и увидел- молодого человека, стоящего посередине комнаты. Это был
Мануэль, Людовик де Лембра, одетый уже в изящный шелковый серый костюм, прекрасно обрисовывавший его красивые формы и еще более оттенявший топкую красоту его лица Теперь ничто не напоминало в нем прежнего бродягу
Входя в свою новую роль, он почти не нуждался в обучении, так как, будучи образованнее большинства современной молодежи и обладая врожденными хорошими манерами, мог с достоинством поддерживать честь своего имени.
Теперь вкратце расскажем о его прошлом, тесно связанном с последующими событиями, то есть о зарождении его любви к Жильберте.
Это была обычная история любви, вечно новая и вместе с тем старая как свет. Увидав однажды молодую девушку у окна, он, как безумный мечтатель-поэт, весь отдался этому чудному видению.
Любить — это сознавать, что живешь, и Мануэль полюбил со всей страстью своего пылкого молодого сердца Находилась ли она вблизи или где-нибудь вдалеке,— ее образ одинаково носился перед его глазами. Каждый вечер, тихо взобравшись по решетке сада на ее балкон, он оставлял там букет только что сорванных цветов и так же бесшумно удалялся из сада.
Вот и все. Тем не менее он был счастлив, счастлив таинственностью, волнением первой чистой любви, хотя не знал даже имени своего божества.
В этом сладком сознании не сама любимая особа занимает первое место в нашем сердце, а любовь с ее приятной неизвестностью и всей неизъяснимой прелестью массы незначительных мелочей
Теперь, когда Мануэль мог рассуждать, когда он составлял нечто, его неясные чувства приняли более определенные формы Его любовь не была уже несбыточной мечтой. Теперь уже никто не мог разлучить его с его божеством
Таковы были мысли, волновавшие его в тот момент, когда граф заглянул в комнату сквозь свое потайное отверстие.
Взгляд Роланда встретил фигуру Мануэля. Но, оче видно, молодой человек был не один, так как он в большом волнении говорил с кем-то Роланд окинул любопытным взором всю комнату и в углу заметил Сирано, сидевшего в высоком мягком кресле и гревшего свои
длинные ноги у камина. Граф весь превратился в слух, боясь проронить хоть одно слово из разговора молодых людей.
— Итак, дорогой Людовик, ты доволен своим братом?— спросил Сирано своим зычным голосом.
— О, конечно! Он так добр ко мне!
— Ну, это в порядке вещей, а скажи...
— Что?
— Касался ли он главного вопроса?
— Какого?
— Ну денежного.
— Нет, ни я, ни он не возбуждали еще этого вопроса.
— Эта деликатность делает тебе честь, но, во всяком случае, тебе придется возбудить его.
— Зачем? Брат так гостеприимен, так предупредителен, что большего мне и не надо.
— О поэты! Как мало требуете вы от жизни! Но, к счастью, я еще здесь!
— Что ты предполагаешь сделать?
— Я хочу обеспечить твое будущее, чтобы ты был здесь не гостем, а равноправным хозяином, и для этого...
— Что для этого?
— Я думаю воспользоваться завещанием твоего отца.
— Прошу тебя, не задевай самолюбия Роланда!
— Успокойся, я говорю о дальнейшем. Месяц-другой мы предоставим дело твоему брату, ну а затем... посмотрим.
— Ну вот и прекрасно, не будем возбуждать этого скучного вопроса. Обождем; притом у меня есть заботы поважнее.
— Заботы поважнее, какие?
— Савиньян, ты разве забыл о моей любви? — спросил Мануэль, тяжело вздыхая.
— О, черт возьми, вот они, тайные страдания! — с гримасой проговорил поэт.— Да ведь ты сам знаешь, дитя мое, что твой брат уже предупредил тебя!
Роланд весь насторожился, так как друзья, будто зная об его присутствии, заговорили тише.
— Брат! Скажи, разве он любит ее по-настоящему? Не брак ли это по рассудку?
— Ну он-то ее, кажется, любит. Но любит ли она его, это вопрос. И кажется мне, что — нет.
— Значит?
— Значит, тут вся суть в том, чтобы сдержать данное слово, и, во всяком случае, это не дает тебе права под-кладывать брату свинью!
— Да, ты прав Я обречен на молчание,— сказал Мануэль, грустно опуская голову — Ну а если бы...
— Что? Договаривай!
— Если бы Жильберта сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94