Он резко отталкивает его локтем, даже руки вытянул вперед, как будто хочет вцепиться в горло, хрипит и огрызается глухо, жутко, но без заикания, отчетливо ясно, как будто всю жизнь вкладывает в каждое слово.
— Я не умру, я хочу жить!
«Жить!» Это слово разнеслось протяжно, как вопль, а в караулке кто-то зевнул туза, что вызвало дружный смех.
— И должны жить! Это ваш долг! — шепчет Юришич, не отрываясь глядя на него, как на сфинкса, который вдруг ожил, чтобы криком оповестить о вечном инстинкте самосохранения, присущем даже самому разнесчастному человеку. Радует его этот крик Мутавца. Вся его собственная борьба против Рашулы представляется бессмысленной, потому что не эта ли жажда жизни и страх перед смертью есть главное оружие борьбы для Мутавца? Он добился, чего хотел. Он положил руку Мутавцу на плечо и повторил свое предложение о переселении. Но Мутавац высвободился, слизнул кровь, окрасившую бледные губы, снова съежился на козлах и замолчал, как будто опять на него обрушилось прежнее проклятие. Только взгляд устремился куда-то далеко, выше крыш, в небо, словно в поисках отклика на свой зов.
— Тихо, господа, что это опять? — забеспокоился проходивший мимо охранник, который конвоировал Дроба после допроса. Задержавшись немного в здании тюрьмы, он возвращался во двор.
— Мутавац исповедуется,— с издевкой сказал Мачек.
— Вам самому пора исповедаться! — возмутился Юришич.— Впрочем, нет! Лучше вам помолчать, как молчит Мутавац, тогда кто-нибудь, пожалуй, мог бы вам поверить.
— Разумеется, быть, как Мутавац, вот смысл жизни!
— Смысл! А ваша жизнь имеет смысл? Патриот и спекулянт, напяливший личину честного человека, а
на самом деле? Да, да, короче — журналист. А вы, как мне кажется, были даже юристом?
— Юрист, это значит, что я логично мыслю.
— Логично для Пайзла и Рашулы. Зная вас, мне все становится яснее в этой стране: разваливают ее легионы юристов вашего пошиба!
— Вы спасете ее, так же как и его! — Мачек показал на Мутавца.
— Вы будете играть или нет? — разозлился Ликотич.
— Панихиду по нему живому не буду служить, как это делали вы! — отпарировал Юришич. Взгляд его задержался на Розенкранце. Как только Юришич и Мачек затеяли перебранку, тот встал и намеревался уже шмыгнуть за угол, но остановился, состроив такую гримасу и сделав такое движение рукой, как будто он душит кого-то невидимого. Еще по-настоящему не осознав, что происходит, Юришич вздрогнул: по двору разнесся пронзительный вопль, от которого стало жутко. Юришичу почудилось, что небо стало еще белее, а двор шире.
Устроившись под окнами комнаты для свиданий, Рашула приготовился подслушивать, вскоре до него донеслись приглушенные крики из коридора. Он пробрался на лестницу, чтобы быть поближе, и таким образом оказался свидетелем сцены, разыгравшейся между Петковичем и Пайзлом. Заметив, что Петкович возвращается, он спрятался, но ненадолго.
Внезапная мысль осенила его: здесь, на лестнице, где их никто не увидит и не услышит, дождаться Петковича, который сейчас напал на Пайзла. Что, если его науськать на родственничка? Месть могла бы оказаться восхитительной, только захочет ли Петкович спокойно его выслушать после всего, что сегодня случилось? Будь что будет, на обвинения сумасшедших не обращают внимания, а тот случай с Мутавцем все-таки доказательство, что податливый мозг безумного Петковича воспринял кое-что из того, на что он ему утром намекал. Пожалуй, можно попробовать еще разок! Куй железо, пока горячо!
К действию побуждало и то обстоятельство, что Петкович задержался на лестнице. Но по лестнице идет еще кто-то. Доносятся голоса охранника и балбеса Дроба. Рашула уже отказывается от своего намерения, но по звукам шагов ясно, что эти двое поднимаются на третий этаж. В тот же момент Петкович пошел по лестнице вниз, значит, обстоятельства складываются как нельзя лучше для Рашулы. У поворота лестницы, в отдалении от выхода он дождался его и вполголоса проговорил:
— Ну как, я был прав, приходила Елена? Никто, кроме меня, не пожелал вам сказать об этом!
Испуганный Петкович хотел прошмыгнуть мимо, но остановился. В полутьме перед ним белесым пятном выступило расплывшееся бледное лицо, потом их стало много. Что им от него надо? Все эти лица в один голос говорят об Елене. Есть ли у кого из них сестра, хотя бы одна сестра, и знают ли они, что означает, когда человек перед дальней дорогой, может быть, перед смертью хочет проститься с сестрой, а она отказывается или ей не позволяют?
— Она была здесь, а теперь где она?
— Это знает доктор Пайзл! — со злорадством встретил вопрос Рашула.— Она бы не ушла, если бы ее не принудил Пайзл — он вас ненавидит. Он бесчестный человек!
— Неправда!.— возразил Петкович, но сам вдруг затих, словно задумался о чем-то.— Она бы не ушла, если бы не дети.
— Да, конечно, дети. Но ведь именно Пайзл категорически запретил ей дожидаться вас. Так он постоянно поступает! По его совету все ваши прошения судья выбрасывает в корзину.
— В корзину? — задрожал Петкович и тут же глухо рассмеялся.— Все летит в корзину, даже сама дворцовая канцелярия!
— Вы меня не поняли! Пайзл это делает потому, что хочет вашей смерти! Было бы справедливо, если бы не вы, а он умер. Вместо того чтобы прощать, вам бы его следовало топором по голове. Топор во дворе, возле дров!
Неожиданно Рашула отступил, но причиной был не Петкович — тот, будто ничего не понимая, оставался невозмутимым,— а шаги, которые опять послышались на лестнице. Заподозрив, что это возвращается охранник, Рашула, с неохотой оставляя Петковича, на цыпочках спустился к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130