Это вынудило Рашулу в письме, тайно переправленном на волю, напомнить Пайзлу о данном им обещании. Прошло много времени, прежде чем Пайзл соизволил передать ответ через жену Рашулы. Он советовал потерпеть, не торопить события, все, мол, обойдется, ждать осталось недолго. И поскольку Рашула на том же свидании узнал от жены, что все ее хождения к разным адвокатам не увенчались успехом, а также убедившись, что суд не собирается выпускать его из тюрьмы даже под самый большой залог и видя свой последний козырь в том, чтобы впутать в аферу Пайзла, он принялся давать вместе с Розенкран- цем нужные показания — и через несколько дней Пайзл однажды ночью оказался в тюрьме. С тех пор, с первой же встречи на следующий день между ними началась коварная, бескровная война, изобилующая хитростью, ненавистью и уловками. Поначалу Пайзл отрицал, что был арестован за причастность к афере. Его, утверждал он, преследуют за политическую деятельность. Тем не менее он тут же потребовал от Рашулы опровергнуть свои «денунциации». Своими показаниями Рашула якобы только навредил себе, сделав невозможными любые действия с его стороны, чтобы вызволить Рашулу на свободу, хотя все уже налаживалось и в скором времени Рашула еще до начала судебного разбирательства был бы освобожден под залог.
Но ничего конкретного о предпринимаемых мерах Пайзл не мог сообщить Рашуле, а кроме того, Рашула рассуждал так: не все ли равно — сидит Пайзл в тюрьме за участие в афере или по политическим мотивам, тюрьма в любом случае есть доказательство, что он и сам перед властью бессилен. Как же он тогда мог бы помочь ему, Рашуле? При первой очной ставке с ним он подтвердил свои показания, а под его влиянием так же поступил и Розенкранц. И напрасно потом Пайзл пытался то одного, то другого уловками и угрозами склонить к отказу от прежних показаний. Правда, поначалу Рашула заколебался и чуть было не уступил,
но тут в тюрьму попал журналист Мачек и по секрету сообщил ему, что в сговоре с полицией, а вероятно, и с правительством Петковича за решетку посадил сам Пайзл. Так-так, хорошо, размышлял Рашула, но почему же тогда та же полиция и правительство держат за решеткой Пайзла? Может, хотят что-то выудить из него? — пришла ему в голову мысль. Пайзл действует обходными путями, пресмыкается перед правительством, а что, если он покается и действительно выйдет из тюрьмы, на что постоянно намекает? Снова обретет силу и влияние, может быть, более значительные, чем раньше. Разве не лучше было бы поэтому держаться с ним, как прежде, на дружеской ноге? А кроме того, разве не заметно, что Розенкранц вроде бы меньше злится на Пайзла, и разве не прошел слушок, что Розенкранц как будто договаривается с Пайзлом о симуляции? Это старый прием, Пайзл еще до ареста рекомендовал ему воспользоваться им, советовал симулировать сумасшествие — так-де легче выкарабкаться на свободу. Не веря в успех и считая это глупой затеей, Рашула отказался последовать совету. А если Розенкранц согласится и ему повезет? Стало быть, оба они надуют его и выкрутятся, а он останется за ре- щеткой.
Всем этим колебаниям Рашулы положило конец заявление, опубликованное в газете той партии, к которой принадлежал Пайзл. Отмежевываясь от «Хорватской стражи», отрицая какие-либо связи с ней, партия торжественно отрекалась от Пайзла как руководителя и члена партии. Пайзл, говоря о своем освобождении, больше всего и рассчитывал на помощь своей партии. Сейчас он покинут всеми. Какие еще надежды можно возлагать на столь униженного и беспомощного человека? Рашула остался непреклонным в своем решении не щадить Пайзла и не уступать ему, видя в возможности добить его истинное для себя удовольствие.
Между тем вчера все резко переменилось, Пайзла в первый раз посетила жена, и после этого Пайзл самодовольно (правда, он был еще и какой-то рассеянный, что могло быть вызвано другими, семейными причинами) вышел во двор и заявил Рашуле, что сегодня или самое позднее завтра — следовательно сегодня — его выпустят на свободу. Он божился, что доказал свою невиновность. Но Рашула заподозрил нечто другое: если
его действительно освободят — а он никогда раньше не говорил об этом с такой уверенностью,— не означает ли это, что он уступил правительству? Такое предположение вынудило его вернуться к своим старым надеждам и расчетам, связанным с Пайзлом. Он начал разговор об этом и не без успеха. Пайзл, забыв вдруг все свои угрозы и решение разыгрывать из себя обиженного, заявил о готовности сделать все для его освобождения, но при условии, что Рашула еще здесь, в тюрьме, назначит ему большой задаток в качестве вознаграждения. На это Рашула, естественно, пойти не мог из-за боязни быть обманутым. Он возмутился. Разве Пайзл мало заработал в страховом обществе? Хорошо, он ему заплатит, когда выйдет из тюрьмы (на самом же деле он думал, что ни гроша ему не даст, а сбежит за границу). Удовлетворенный реваншем, Пайзл и не помышлял отказываться от своих требований. Так и разошлись. Все-таки потом Рашула, опасаясь проворонить последнюю возможность выбраться на свободу, терзался сомнениями целый день и целую ночь, пока наконец сегодня утром, направляясь во двор, не узнал от надзирателя, что Пайзл вчера поздно вечером был вызван к судье, возвратился от него в плохом расположении духа и жаловался на головную боль.
Вот об этой головной боли сейчас главным образом и думает Рашула, а говорит о Петковиче. Какое ему дело до Петковича? Глупый добряк, которого он пытался использовать в борьбе с Пайзлом. Так, узнав о намерении Пайзла ходатайствовать об освобождении, он тайком подстрекал Петковича помешать этому, а особый эффект, по его мнению, должен был иметь рассказ о проделках Пгйязла, о которых ему поведал Мачек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130