Вероятно, они уже бегут сюда, потому что начальник тюрьмы, тяжело вздохнув, перестал их звать. Но вбежал только один, остановился немного ошарашенный, но быстро пришел в себя, взял под козырек и выпалил:
— Рашула, Мачек — в суд!
Рашула моментально сообразил, а вот Мачеку пришлось дважды повторять. Как, его в суд? Но ведь завтра его выпускают на свободу!
— Наверное, судья хочет вас поздравить! — потащил его из комнаты смеющийся Рашула.
Оба они вышли. Мачек идет сгорбившись, он недоумевает. Дошли до дверей, постояли немного, пропуская вбегающих охранников, которые, получив необходимые разъяснения, подхватили Розенкранца и поволокли его в карцер.
Посмеиваясь, Рашула вышел, а Юришич стоял перед дверями своей камеры, его била лихорадка. Ждет, пока Бурмут отопрет дверь. Смотрит: в колеблющемся свете разбитой лампы все эти люди кажутся призраками, как и их огромные тени на стене. В своей камере бушует Петкович, через порог канцелярии высовываются ноги Мутавца, и тут же рядом смешную и жалкую роль играет мошенник, подражающий во всем Петковичу. Сколько раз этот заблудший рыцарь страстно мечтал найти последователя во всех своих добрых намерениях и вот, безумец, дождался — один глупец нашел в нем свой идеал.
Эта мысль легла на него тяжким грузом, вызвала болезненную саркастическую улыбку. На улице гремит музыка, Бурмут наконец прибежал к нему, толкает в камеру. Розенкранца скрутили, ведут. Обернувшись на секунду, Юришич заметил, как с маленьким чемоданчиком в коридор ворвался доктор Колар, спешивший, судя по всему, оперировать жену Ферковича! А тут другая беда!
Снова Бурмут толкнул его в камеру. Запер на ключ.
Его окружили заключенные, просят рассказать, что произошло.
— Да вы весь в крови! Это вы его убили?
В камере он оглядел себя. Да, весь в крови. Руки, шея. Он убил, конечно. Он снова саркастически улыбнулся. Сел на край койки. Он все сознает, но он как пьяный, и кажется, его больше ничего не интересует. О чем говорить? А если бы даже захотел — кому и как рассказать о том, что произошло?
А разочарованные заключенные с презрением отвернулись от него и сгрудились у дверей. Очевидно, они и раньше подслушивали, что происходит снаружи.
Камера представляется Юришичу глубоким омутом, куда едва доносятся голоса, кажущиеся призрачными, нереальными, но они заполняют все пространство, как вода.
Дико кричит Розенкранц.
— Ха, наконец и этого жидовского симулянта засадили в карцер!
— Слышишь, и полиция уже тут!
— Мертвый, доктор говорит! А и за сумасшедшим, говорит, скоро пришлют санитарную карету. Пора бы ей уже приехать.
— Слушай, идут к нему!
— Не идут, еще протокол, наверное, составляют.
— Ах, вот сейчас идут!
— Эй, Феркович, доктор велел охраннику отнести что-то твоей жене, оперировать, говорит, ее будет.
— Ага, а теперь они уже у него. Слушай, слушай! А, черт побери эту бабу, орет, ничего не слышно.
В самом деле, жена Ферковича так еще не кричала. Прежде она время от времени разражалась воплями, сейчас вопли превратились в непрерывный вой. Вероятно, наступили последние схватки. Один человек умер, другой сошел с ума, а вот здесь, внизу, появляется на свет новый человек. И все это бездна, в которой жизнь
и смерть встретились, переплелись, превратились в одно целое.
— Еще не у него. Ходят перед дверью.
— Слышите, слышите, карета пришла!
Во двор действительно с грохотом въехала карета «скорой помощи». Заключенные кинулись от дверей к окну, взобрались на подоконник, а Грош на койку, на которой лежит Феркович, ничем не интересуется и только время от времени скрипит зубами. Он мерзко обругал Гроша и снова затих, погрузившись в глубокую апатию. Инстинктивно, как глядят в могилу, приготовленную для кого-то другого, Юришич встал и тоже влез на подоконник.
Карета. Желтая, с окнами из матового стекла. Из нее неуклюже вылез человек в синем халате, вытащил что-то и перебросил через руку, как мешок. Свешиваются концы веревок. Юришич зажмурился. Смирительная рубашка. Скрутят его, скрутят!
— Где вы были так долго? Всю вторую половину дня вас ждем! — спросил подошедший охранник.
— Ждете нас? Ну, вам можно. А мы никогда не ждем, сразу забираем. Не вы первые,— прохрипел прибывший санитар.— Я даже не пообедал толком, столько вызовов было в городе, несчастный день.
— Вы живете за счет несчастий, ха-ха-ха!
— А вы за счет зла! Да, мы опоздали, мало того что работы навалом, еще чиновник все перепутал. Какого- то вора, думал, на осмотр надо, ну и послал карету не сюда, а в Стеневац. Мы как раз оттуда. Ну что, какая это конкуренция!
Старый Ивек уже наполовину затворил ворота и снова открыл их настежь. Появилась тележка на двух колесах, окрашенная черной краской, а на ней черный гроб с высокой округлой крышкой. Тележку толкает крупнотелый гробовщик. На красной фуражке поблескивает медная бляха.
— Где там ваш покойник?
— Никак, сумасшедший концы отдал? Нет? Жаль! Но где он?
Охранник вводит их во двор тюрьмы. Гробовщик толкает свою тележку. Через стены и окна проникает из парка музыка. Там не знают и не догадываются, что происходит здесь, совсем рядом. Вальс. Тра-ра-ра, тра-ра-ра... А если бы и знали? Тра-ра-ра, тра-ра-ра...
— Музыка! — взбешенно переворачивается Ферко-
вич, словно его обварили кипятком. И снова он цинично
спокоен, издевается над женой.— Под музыку, как принц, выскочит из ее брюха ребенок.
Все смеются. Опять соскакивают с подоконника и бегут к двери, Юришич безвольно следует за ними. Он как соломинка на волнах больших событий.
— Я могу его забрать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130