Обозленный на этих господ, к которым он причисляет и мертвого Мутавца, он упорно отказывается, как вдруг появляется Бурмут.
— Ребятки, ребятки, харч ему принесли! — он сбивчиво рассказывает, что случилось в проходной. Апельсиновая корка, апельсиновая корка!
— Будет ему на десерт на Духов день! — смеется Рашула.— Удачно умер, перед Всесвятской неделей, поставят ему свечки!
Снова изнутри лихорадочным стуком дает о себе знать Дроб, и Бурмут отпирает дверь.
— Давай выходи, висельник! У тебя было достаточно времени, не видел ли какой записки возле того дурака?
Он еще не кончил говорить, а Рашула уже ворвался в комнату, схватил лист бумаги возле головы Мутавца и, разобрав при свете спички почерк Мутавца, засунул ее себе в карман.
— Это моя старая квитанция,— объяснил он в ответ на окрик Бурмута,— я ее потерял здесь днем.
— Врет, при чем тут день! — возмущенно крикнул Майдак. Но в этом не было необходимости, потому что Бурмут, не стерпев покушения на свой авторитет в присутствии охранников, яростно наскочил на Рашулу с кулаками.
— Покажи эту квитанцию!
— Дайте вначале взглянуть на мертвеца, может быть, письмо у него.
И охранники ввалились в комнату, кто-то даже перевернул труп. Но Бурмут всех их вытолкал обратно из комнаты и, заперев дверь, повесил связку ключей на руку.
— Какое ваше дело? Я знаю, что должен делать, пока не явится следователь и полиция. Все, что обнаружил, оставь на месте! Не впервой мне с этим дело иметь. Ну-ка, ты, отдавай письмо!
В коридоре у дверей канцелярии один из охранников зажег керосиновую лампу, осветившую бледное лицо Рашулы. Он скалит зубы, хотя внутренне чувствует себя в полной растерянности. Вопреки ожиданиям он не почувствовал никакого удовлетворения, увидев труп Мутавца. Напротив, ему было противно, будто там, в углу, лежит раздавленный таракан. В дополнение ко всему его охватил страх, уж не оставил ли Мутавац письмо, в котором обвиняет его в своих муках? Если это так, он обязан уничтожить письмо, но всему свой черед. Это можно сделать и в последнюю минуту. Чувствует, что все оборачивается против него, всем любопытно, что в этом письме, а ему прежде всего. Он вытащил его из кармана и, отступив на почтительное расстояние, принялся его читать про себя.
— Вслух! Вслух!
— Вслух? — Рашула обвел всех ироническим взглядом.— Ничего особенного! — только сейчас он ощутил сладостное удовлетворение и скучным голосом прочитал письмо, смоченное слезами и кровью:
«Дорогая моя, родные мои, Ольга, я сам так хотел, никто меня не принуждал, иначе я не мог поступить — ради тебя и ребенка. Прощайте, помните обо мне! Ваш Пеппи. Достопочтенный суд прошу не обвинять мою жену в связи с книгой расходов и доходов, которая была обнаружена за печкой. Я спрятал ее там без ее ведома, она ничего о ней не знала!»
— Об этом я бы мог кое-что сказать,— рассмеялся Рашула и вытащил утреннюю записочку Ольги.— Здесь видно, как она не знала об этой книге! Вручаю вам, папашка! — и он протягивает Бурмуту оба письма.
— Еще что-то на обратной стороне! — плаксиво заметил бледный как полотно Майдак; не виноват ли он сам в этом грешном конце Мутавца?
— На обратной? — Рашула поспешно переворачивает листок бумаги.— В самом деле! Это поразительно!
«Я много чего наговорил на Рашулу и Розенкранца, чтобы спасти себя. Бог мне судья, равно как и всем им».
— Оговорил, сам признается! — радуется Рашула.— Мог бы это сделать еще живой, для этого не обязательно убивать себя.— Что же вы, папашка,— останавливает он Бурмута, который забрал обе бумажки и сует их охраннику, чтобы тот отнес их госпоже Микич,— письма необходимо суду передать, для суда это вещественные доказательства.
— Точно! — согласился Бурмут.— Но скажите тогда госпоже Микич, чтобы завтра явилась в суд. А ты подонок,— обратился он снова к Рашуле, взглянув разок на письмо Ольги, о котором он уже кое-что знал от Розенкранца.— Ты бы его утаил, кабы оно тебе было не на руку. Дьявол ты эдакий, ты перед ним виноват больше, чем он перед тобой!
— Но разве вы не слышали, что он там пишет? — презрительно усмехнулся Рашула.
— Как был мошенником в жизни, так мошенником и на тот свет отправился! — пробурчал довольно громко Дроб. Из всей этой истории он понял только то, что Мутавац был посажен в тюрьму в связи с аферой страхового общества, и этого было достаточно, чтобы ненавидеть его.
— Что ты болтаешь? — рявкнул на него Бурмут и засунул бумажки в карман.— Ворюга, в карцер захотелось?
— Я правду говорю! — раздраженно протестует Дроб.— Как он мог написать, что Рашула не виноват, когда меня он тоже обманул?
— Как вы его терпите? — усмехнулся Рашула, а Бурмут в бешенстве затопал ногами на Дроба.
— Гх-р-р-а! Ты еще осмеливаешься болтать! На виселицу тебя надо! Ты и никто другой виноват, что тот лежит мертвый.
— Вы что, спятили?
— Кто спятил? — замахнулся ключами Бурмут.— Ты здесь был и ничего не слышал, ничего не видел? Он заколол себя и даже голоса не подал, как у мухи крылышки оборвал! Горазд ты разговаривать через глазок камеры. Ворюга, ты же все слышал да еще и радовался, наверное.
Но ведь все это произошло до того, как сюда пришел Дроб! И он решил защищаться.
— Я был во дворе!
— А он как раз со двора притащил веревку,— вмешался вдруг все время молчавший Фонарщик.— Я видел, и вы должны были видеть, вы же там были.
— Где там? Откуда мне знать, для чего он отрезал веревку!
— Все это глупости! — не выдержал Рашула и ре
шил прекратить спор.— Все знаем, какой тихоня был Мутавац, и умер он тихо! Да и вы, папашка, постоянно твердили, что ему нельзя оставаться одному, потому что может решить себя жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130