Остро выпирает под пиджаком горб, угол изгиба спины кажется еще более острым. На шее у него веревочная петля, а на конце смоченной в крови веревки — крюк, кровь красной каемкой разлилась вокруг тела Мутавца. В этом обрамлении, в сведенной судорогой руке возле самой головы зажата картинка с изображением богоматери, а чуть подальше на полу лежит окровавленный нож. Лица не видно, приросло к полу бородой, как корнями, в минуту смерти это лицо словно хотело скрыться от людей, от их взглядов.
— Его даже в смерти постигла неудача! — прошептал Юришич, глядя на дыру в стене, из которой, по всей видимости, под тяжестью тела Мутавца выпал крюк. Странно, подумал он, что нож он не удержал, а картинку крепко зажал в руке.
— Мутавац был очень религиозен, даже после смерти он отбивает поклоны! — с издевкой сказал Рашула и в первый раз внимательно всмотрелся в мертвого, даже склонился над ним. Но Бурмут выгнал его из комнаты вместе с Наполеоном и закрыл дверь. Только сейчас Рашула заметил Юришича, криво усмехнулся и прошагал мимо к камере писарей.
А Бурмут пошел запирать Петковича, попутно отчитав Дроба, который все еще возился со своей бадейкой для воды. Сперва его, этого крикуна! Но где же, черт возьми, санитары!
Вспомнив что-то, он повернул назад.
— Ну как, чем пахнет кровь? — бросил Юришич Рашуле.
— Знаю,— повернулся к нему Рашула,— вам было бы приятнее видеть меня лежащим в крови.
— По себе судите! Нет, после всего, что произошло, следовало бы вам, живому, встать на колени и молить о прощении, потому что эту кровь пролили вы!
— Даже если бы пролил, на колени все равно не встал бы! Но вам известно, что Мутавац сам себе горло перерезал!
— Сам! Нет, вы его толкнули на этот шаг, вынудили!
— Вынудил? — Рашула захохотал.— Попросите папашку, пусть прочитает вам письмо Мутавца.
— Он написал, что его никто де принуждал к самоубийству! — подал голос Мачек с порога камеры писарей.
С бранью подбежал Бурмут, но решил немного послушать, какие же доказательства против Рашулы выдвинет Юришич. Вот было бы чудесно, если бы кто-нибудь прищемил хвост этому дьяволу Рашуле. Но вдруг явится судебная комиссия? Какие у Юришича доказательства, все, что он скажет, давно всем известно.
— Кончай! Хватит болтать, объясняться будете на поверке, а не сейчас! В камеры!
Рашула готов был подчиниться, но Юришич заупрямился. Неужели Мутавац в своем предсмертном письме оправдал Рашулу? Всего можно ожидать от этого чудака!
— Но ведь веревку, на которой пытался повеситься, он отрезал во дворе, и вы это видели, потому что следили за каждым его шагом! И знали его душевное состояние, однако не помешали ему прийти сюда. Поэтому вы и хотели меня обмануть. Когда я у вас спросил, где Мутавац, вы ответили, что его позвал к себе доктор Колар! Теперь мне все ясно! Боялись, как бы я не стал его искать здесь и не помешал самоубийству, которое вы целый день готовили! Убийца вы, убийца!
— Ничего я не видел! — Рашула делает попытку уйти.— И откуда я мог знать, что он замышляет?
Немного поодаль с бадейкой в руках стоял Дроб. Он отставил в сторону бадейку и подошел к Рашуле.
— Вы видели! — крикнул он, сжимая кулаки.— Я свидетель! Теперь и мне все ясно! Из-за угла подглядывали, как горбун веревку резал, да еще смеялись!
— Что вы мелете! Если вы это видели, значит, именно вы прежде всего виноваты! И другие вам это уже сказали!
— Я виноват? А откуда я мог знать, что происходит между вами и что это за человек? Но я из-за дров, когда завязывал шнурки на ботинках, видел, как вы наблюдали, что делает этот горбун. И еще вы резко обернулись, когда вдруг увидели меня. Вот где правда, думаете, я не слышал, о чем вы говорили и как пугали его тюрьмой особого режима? Теперь мне все ясно, это вы хотели его смерти, вы его убили!
— Вы спятили! — Рашула оттолкнул его от себя, а в голосе его прозвучала злоба, растерянность и презрение.
— К этому надо еще добавить,— вспыхнул Юришич,— что вы хотели, чтобы Наполеон ударил его топором и чтобы Петкович внушил ему желание повеситься или зарезаться!
— Ну что вы хотите? — перебил Рашула.— Мутавац не повесился! Неужели я виноват даже в том, что у него оказался нож? Вот тут вам Наполеон, когда я хотел...
— Вы хотели сущую малость — чтобы я хрястнул его топором! — весело перебил его Наполеон. Это тебе за пинок и оплеуху, подумал он.
— Эх, Рашула, Рашула! — грустно повторял Бурмут. Видя, что Рашулу приперли к стенке, он долго молчал и только время от времени успокаивал других. Потом хрипло рассмеялся.— Большой ты мошенник. Ну, хватит, подонки, все сказали, что хотели? А тебе что здесь надо? — вдруг раскипятился он и замахнулся ключами на Дроба. Когда Рашула оттолкнул Дроба, в душе его одновременно зародились ненависть и страх, но первое возобладало. Его длинные руки замелькали над головой Рашулы.
— Ты, свинья, меня обвинял, будто я хотел ударить тебя ножом, которого у меня не было и в помине, а сам человека убил! Жулик ты и зверь!
Бурмут бросился их разнимать, похоже, дело шло к большой драке, все закричали, началась свалка, даже Ликотич, Майдак и Мачек приняли в ней участие, как вдруг раздался возглас, перекрывший все остальные крики:
—Рашула! — в коридор вбежал Розенкранц, запыхавшийся до такой степени, что можно подумать, что он со своей хромой ногой перепрыгивал через три ступеньки— но дальше не может выговорить,— совсем обессилев, он замолкает и буквально падает на Дроба, тот его отталкивает.
— Мете? — Рашула схватил его за грудки и хорошенько встряхнул.
— На, -выдохнул Розенкранц, а сквозь маску на лице, причиной появления которой было какое-то другое потрясение, проступило выражение удовольствия и злорадства только оттого, что он может поразить Рашулу такой новостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130