Но разве дело дошло бы до такой беды, если бы они сами не накликали ее своими действиями? Почему тогда они нападают на него и мучают?
А мучило Мутавца еще кое-что, что совсем было утихло в нем и сделалось почти неощутимым, как только он познакомился с Ольгой. Брак с ней словно излечил его от туберкулеза. В тюрьме бациллы принялись рвать его слабую грудь, словно разъяренная свора псов. Боль и усталость чувствовал Мутавац во всем теле. Стал чаще покашливать и, как раньше, тайком сплевывал кровь: по временам горло пылало огнем, его начинало тошнить, подкатывалось что-то теплое, словно вот-вот готова была хлынуть кровь. Несмотря на все мысли о самоубийстве, его охватывало и давило ужасное сознание того, что его постигнет судьба отца и братьев — смерть от кровотечения. О том, что болезнь приняла опасный характер, уверяли Мутавца многие в тюрьме. Бурмут ему часто кричал, что он сдохнет. Рашула и Розенкранц тоже предрекали
ему короткую жизнь. Обрушился на него даже тюремный доктор, не особо утруждавший себя при осмотре больных заключенных, неприветливый, суровый с ними, как жандарм. Когда Мутавац обратился к нему, доктор признал его больным, но не настолько, чтобы помещать его в больницу. Чем вам поможет больница? Тюрьма — вот ваша больница!
Он выругал его, и это еще больше пришибло Мутавца. Мало того: только здесь, под следствием, Мутавац узнал, что и его Рашула застраховал в одной из страховых контор. Значит, Рашула уже давно ожидал его смерти. Когда Мутавац меньше всего думал о болезни, другие считали его смертельно больным. В какую же стадию вступила его болезнь сейчас, когда он так ужасно себя чувствует!
Попеременно желая си боясь смерти, Мутавац догадывался, что Рашула и Розенкранц только и ждут этого.
Рашула действительно застраховал Мутавца без его ведома, но тогда еще без особых видов на его скорую смерть, потому что в то время от живого Мутавца толку было больше. Сейчас все переменилось: для пользы дела нужно было, чтобы он умер. Это была бы смерть наиболее опасного свидетеля обвинения, убеждал он сам себя. Но, впрочем, разве следствие и без Мутавца не располагает достаточными уликами против него? Стало быть, какой прок от этой смерти? Нечто более серьезное вызывал Мутавац в Рашуле, это было какое-то необузданное и глухое бешенство, которое здесь еще больше, чем на свободе, кипело в нем по отношению ко всем людям, которые, по его представлениям, виноваты в его бедах. Да и не обязательно, чтобы они были виноваты; довольно было почувствовать кого- то слабее себя, чтобы накинуться на него с яростью скорпиона или неуемного преследователя, который в травле немощных находит какую-то пьянительную сладость, облегчение и забвение собственной беспомощности перед сильными. В данном случае для Рашулы более сильным был суд. В попрании слабых он находил явное наслаждение, досужее занятие в долгие, тоскливые часы в тюрьме. Поэтому травля других иногда оказывалась обыкновенным издевательством ради собственной забавы или демонстрации остроумия. Порой казалось, что им движут только эти побуждения, но в преследовании Мутавца крылось, как было сказано,
что-то более серьезное. Мутавца Рашула возненавидел так, как можно возненавидеть щенка, которого выкормил и вырастил, сделал ему добро, а щенок сбежал к другому хозяину и на своего бывшего рычит, пакостит ему. Убить щенка — вот цель, которая, лишь косвенно оправданная соображениями пользы, сделалась для Рашулы своеобразным требованием справедливости. Желание насладиться местью и собственной силой таилось в этом стремлении, а уродливость, болезнь, характер и безропотность Мутавца раззадоривали Рашулу, воодушевляли, были ему на руку. Убить его не физически, а исподволь, мучая его, чтобы он сам наложил на себя руки,— таков был замысел Рашулы, к осуществлению которого он привлекал и других. И именно поэтому, однажды услышав от Бурмута, как сегодня Юришич, что в одиночке Мутавац может покончить с собой, он долго уговаривал тюремщика перевести горбуна в одиночную камеру. Ему не удалось убедить Бурмута, но от замысла своего он не отказался, тем более что его беспокоило упорство следователя по поводу секретной книги, тревожило именно из-за Мутавца, внушавшего постоянные опасения, что в конце концов он таки признается в наличии этой книги.
Всем своим существованием Мутавац был как бельмо в глазу, бельмо, которое следовало снять, уничтожить. Правда, это лишь одно бельмо, но было еще и второе, покрупнее — доктор Пайзл.
Доктор Пайзл был не просто адвокатом страхового общества, но и тайным членом его правления, о чем многие подозревали, а знал только Рашула и отчасти Розенкранц. На деле он был тайным советником Рашулы и как вездесущий Вельзевул давал ему советы, как улаживать спекулятивные сделки, обходить и нарушать законы. Он и сам страховал больных без их ведома, делал это, разумеется, через агентов, которых за определенную мзду поставлял ему Рашула. Их сотрудничество было очень тесным и таким должно было оставаться и после ареста Рашулы, а то, что этого не случилось по вине Пайзла, явилось причиной негодования Рашулы.
Тактика Рашулы на следствии состояла в том, чтобы впутать в аферу кого только можно, особенно людей с положением. Однако Пайзла он щадил. Согласно договоренности, Пайзл должен был оставаться на свободе, чтобы, используя надежные связи, в случае, если сорвется побег (а так оно и вышло), попытаться вызволить Рашулу из тюрьмы хотя бы под залог. Но время шло, а помощи от Пайзла не было никакой. Вместо нее Рашуле довелось прочитать однажды в газете дерзкое опровержение, в котором Пайзл, не пощадив Рашулу, отвергал доводы своих противников, утверждавших, что и он в известной степени был замешан в аферу страхового общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130