Возьми меня с собой в Таллин.
— Не знаю, думаю, все-таки лучше тебе вернуться к морю. Прочитаешь то, что я сегодня ночью написал о себе в твою тетрадь. Пусть наконец будет полная ясность.
— Что бы там ни было — я, Лаас, не уйду больше от тебя, разве только если прогонишь. Я не хочу возвращаться в Раагвере. Там дышать нечем. Вот увидишь, я стану лучше, теперь меня уже ничто не мучает, если ты не сможешь любить меня, то я буду твоим другом — у меня ведь нет никого, кроме тебя. Я никому не рассказывала о себе, и если ты меня сейчас прогонишь, то я погибну. Я не стану мешать тебе, ты даже можешь привести новую жену, но останься мне другом, пока я немного окрепну. Я ведь не смогу одна, Лаас, ты же видишь, какая я.
Наадж забывает о своей усталости, снова связывает в узелок свои вещи. Часы показывают всего лишь пять утра — они оставляют школьному товарищу Лааса записку, дворничиха открывает ворота, и они уезжают. Ветер попутный, и к вечеру Лаас надеется быть в Таллине.
Потом дороги их расходятся. Они слезают ненадолго с велосипедов, делят еду и деньги.
— Ну что ж, до свидания.
— Всего доброго.
Лаас как-то непривычно робко подает ей руку, и у Наадж тоже не хватает смелости проявить нежность, хотя видит, что муж тоже оглянулся, прежде чем между ними встали густые сосны.
В обеденный перерыв Лаас накидывает на себя пиджак, едет на почту и отправляет Наадж открытку:
«Устроился поденщиком в артель к мухам. У них заболел один мужик, а работа не ждет. Те же люди, у которых я три года тому назад был десятником,— ничего не поделаешь, хорошо хоть это нашлось. На сдельщине тоже можно заработать то, что за месяц получает дорожный мастер, одна беда — работа временная. Слишком долго торчал в Уулуранна, старые знакомые обросли новыми приятелями. От должности дорожного мастера отказался».
Это, наверное, все, что он мог сейчас написать, открытка была исписана. И все же он приписывает сбоку:
«Это тот же Нийлер, у которого я уже работал. Может, в дальнейшем удастся получить место десятника».
Приклеивает марку, опускает открытку в почтовый ящик и спешит на работу. И чем больше мыслей проносится в голове, тем быстрее растет кирпичная стена. Может статься, что к вечеру каждый каменщик выложит кирпичей на шесть крон, и ему, Лаасу, тоже не хочется выглядеть хуже. Старого, доброжелательного Нийлера Лаас отыскал, как отыскивает проторенную тропу сбившееся с дороги животное.
Однажды на лесах появилась Хилья.
У Лааса сползает с кельмы раствор, и он застывает как изваяние. Хилья подходит ближе и хочет протянуть руку, но у Лааса руки так испачканы, что из этого ничего не получается. Какое-то время они беспомощно смотрят друг на друга.
— Вы опять здесь, господин Раун?— говорит она тихим голосом.
— Да,— запинается он.
— Вас все это время не было в Таллине?
— Да.
Хилья замечает на его перепачканной цементным раствором руке обручальное кольцо.
— Вы женаты — давно?
— С этой весны.
Другие мужчины, прервав было работу, снова взялись за дело, и Лааса охватывает странное замешательство. Рука с кирпичом движется к стене, дважды взгляд его окидывает Хилью с ног до головы, и дважды Лаас не осмеливается посмотреть ей в глаза. Наконец он все же решается на это. Какая же она? Тонкий, острый нос, темные глаза, нежный рот, простое синее платьице. Хилья?.. Да, конечно, Хилья, и тем не менее...
— И как же вам, барышня Нийлер, живется?— вдруг смело и свободно спрашивает он.— Философию уже одолели?
— Все еще студентка. Философия — страшное дело. И у вас инженерная наука, наверное, на половине?
— Даже не начиналась. Но...— и он кладет кирпич в стену. Затем второй, третий, четвертый. Барышня Нийлер некоторое время еще наблюдает за тем, как он работает. Двое обучающихся делу пареньков и три женщины, которых артель взяла с собой из дому, чтобы подносили материал, возятся со своими тачками.
— Ну, тогда успеха вам и всего доброго! — говорит Хилья.
— Успех — это хорошо, это хорошо,— вслед за Лаасом повторяют стоящие поблизости мужики. Затем голова Хильи скрывается за строительными лесами.
Артель возводит модный двухэтажный дом. Инженер Нийлер кроме этого дома строит в центре еще два больших здания, сам он и оба его помощника в основном находятся там. Возведение стен отдано артели, материал на месте, и десятнику постоянно находиться здесь нет смысла. Старому Нийлеру было неловко брать своего прежнего хорошего десятника простым рабочим, и он посоветовал Лаасу поискать в другом месте. Но когда Лаас договорился со старшим в артели, Нийлер возражать не стал. Ну что ж, один десятник, по слухам, собирается уйти работать в Пярну, на новую лесопильню, когда уйдет, вот тогда Раун и займет его место, если только будет ждать. А так пока пусть все же присматривается, чтобы работу выполняли как следует и по плану.
Лаас был разочарован больше в себе, чем в Хилье. Может, нашел бы работу и в другом месте, но явился именно сюда, надеясь встретить здесь Хилью.
Лаас совершенно не понимает себя и с новым усердием берется за работу, так как отстал со своей частью стены. Но к вечеру, хотя он и устал, к нему возвращаются его прежние мысли и тревога. Остановился у Акселя, который
уехал на время отпуска в Хаапсалу, хозяйка доверила ему ключ.
Почему его больше не влечет Хилья? Потому что он женат? Но у них с Наадж еще нет ребенка, можно развестись. Нет, не это причина. Может, все из-за того, что Хилья «благородных кровей», дочь инженера Нийлера, что у Хильи есть мамочка, которая его и в грош не ставит, и что он боится, что Хилья даст ему от ворот поворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77