Хилья... Лишь на мгновение возникает ее образ, затем воспоминание о ней снова уходит на сумеречные задворки души. На берегу моря и после, дома, он чувствует удивительную легкость. Кажется, он опять становится самим собой. Отказ осенью от места дорожного мастера представляется ему делом решенным.
Столько-то сбережено, чтобы на две зимы хватило. А летом наймется на работу, осилит и университет, как осилил училище и техникум. В работе и учебе у него своя поступь — медленная, но твердая. В работе он не блуждает так, как блуждает в любви...
Но, отправившись после обеда в поселок, встречает по дороге Мийю. Вместе с воздушными замками растворилась и его окрепшая на миг воля, и все начинается сначала.
Бушующие страсти поутихли и сменились грустной нежностью какого-то преходящего чувства. Даже место их встречи уже не на Лыпесяяреской дороге, а в высоком лесу
за полями Оолендера. Мийя почти каждое воскресенье освобождала себе вторую половину дня, дети оставались под присмотром матери или служанки. Лаас каждую сулят боту уезжал к родителям, а возвращаясь в воскресенье обратно напрямик через лес, сворачивал в сторону и находил Мийю то сидевшей за книгой, то стоявшей в ожидании его за густыми деревьями.
Было удивительно приятно сидеть молча и чувствовать близость Мийи или положить ей на колени свою голову, смотреть в небо и в устремленные на тебя глаза и обмениваться редкими ничего не значащими словами.
Хильда, девушка, которую осенью Лаас в отчаянии поцеловал, видимо, чуточку влюбилась в него. Уехала в Таллин, устроилась домработницей и теперь изредка пишет ему. Лаас иногда отвечает и, не желая скрывать этого от Мийи, читает ей невинные письма. В свою очередь Мийя, стараясь войти в доверие к Лаасу, поверяет ему свои дела.
...Она, видно, и не годилась бы Лаасу в жены. Не очень хорошо воспитанная, росла единственным в семье изнеженным ребенком. Когда отец еще держал лавку, оттуда можно было брать все что угодно. После его смерти единственной повелительницей в доме стала мать, которая выполняла все ее капризы. Отец оставил довольно большое наследство, у них было три дома — один из них мать потом продала. Беззаботность, наверное, и испортила Мийю, приучила воспринимать жизнь слишком легко.
Могла бы поступить в университет, но влюбилась в приехавшего в Курессааре флейтиста. Вышел некрасивый роман. Они обручились, однако флейтист был, наверное, еще более легкомысленным, чем она, пил и не обрывал свои прежние связи. Они расстались.
— В это время... ну,— и голос ее осел до шепота.
Лаас вопросительно смотрит ей в глаза.
— Ох, неужели не... слышал? Кто-то разнес сплетню.., будто я сделала... аборт. Но это ложь! Ты слышишь, л о ж ь! Здесь страшные люди!
Наступает продолжительное молчание.
— Ты и правда не слышал, разве тебе ничего не говорили?
— Нет,— простодушно отвечает Лаас.
— Может, и не осмелились. Я действительно ничего такого не делала. Это же страшно, как убийство, я скорее бы сама умерла. Ведь ты веришь мне, должен верить, мы же с тобой друзья.
— Конечно, Мийя.
— А после того как расстроилось обручение, я провела одну зиму в Уулуранна. Тут было так скучно. Могла бы уехать в город, но, не знаю почему, не уехала. Может, как раз назло этим сплетницам. Тут появился Антон. Я полюбила его. Было приятно сознавать, что и он любит меня; у него ведь была жена и двое детей, и он так много ездил по свету. Родом с Хийумаа, в молодости был моряком, несколько лет провел в Аргентине, разбогател, был почти миллионером, и снова оказался бедным. Привлекало то, что он был охотником и не боялся никаких зверей. Вроде лейтенанта Глана из «Пана» Гамсуна. Раньше, как это ни смешно, я боялась темноты. Но с ним ничего не было страшно, такой искушенный в любых ситуациях, смелый и уверенный в себе. Мать и остальные воспротивились, чтобы я выходила за него замуж, мол, он годится мне в отцы, что это безумие — но именно поэтому я и хотела выйти за него. Унсет где-то говорит, или я так поняла, что лучше один год прожить безрассудно, чем пребывать девять лет в спокойствии, вялости, обыденности. Хотела быть Кристиной, дочерью Лавранса. Антону однажды изменила жена, и он не мог ей этого простить, мне хотелось быть лучше ее. Но потом появился ты, и все смешалось.
А теперь... Раньше он зарабатывал хорошо, в Таллине у него была большая квартира, однако весной фирма обанкротилась, и он оказался не у дел. Правда, вскоре снова нашел службу, но жалованье небольшое, и уже не было той свободы, поездки четко расписаны, и сюда он приезжает только в августе. В тот вечер, когда Антон увидел, что мы танцуем, он приревновал меня и сказал, чтобы я оставалась в Таллине. Но сейчас он снова доверяет; может, на зиму и вернусь сюда, ничего, если дети какое-то время походят в деревейскую школу. Он хочет собрать немного денег, чтобы купить хотя бы в Нымме какой-нибудь дом, даже там они страшно дорогие, но мама согласна продать наш второй дом, может, тогда...
На лице Лааса появилась пренебрежительная усмешка.
— Ты противный, плохой, злой. Да, я хочу быть с тобой, но я не хочу его оставить сейчас, когда ему плохо, подумает, что именно поэтому. И все же он очень своеобразный человек, я могла бы уйти к тебе, лишь сознавая, что это ему не доставит боли.
— Конечно, старая любовь не ржавеет.
— Ох, все ржавеет, а любовь, наверное, легче всего.
Лаас отодвинулся еще дальше.
— Тебя я никогда не забуду,— шепчет она.
— Когда я уеду и явится новый дорожный мастер...
Но Мийя смотрит мимо него и говорит твердо, с щемя*
щей грустью в голосе:
— Так, как тебя, я не смогу желать больше никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77