Бабушка, правда, вступается за внука, мол, не с руки парню убирать за девчонкой, но мама все-таки берет верх и ожигает Лааса прутом.
Лаас обещает исправиться, только это выше его сил. На другой вечер бабушка приходит раньше, убирает за внучкой, и Лааса минует баня, однако вечером на следующий день, когда бабушка запаздывает и в окошке показывается мамин платок, Лаас прячется в хлев. Бабушка после долгих поисков находит его там, и они оба упрашивают маму не наказывать его. Лаас признается, что его стошнило, мама опускается на скамейку и откладывает прут. На неделю-другую находят девочку присмотрещицу, пока бабушка и мама не смогут опять оставаться дома, однако лишний рот за столом — не пустяк. Девочка эта Мари, из другой деревни, была по виду в том же возрасте, что и Юула. И Лаасу она тоже не нравилась, потому что, когда они оставались вдвоем и сестренка спала, Лаасу начинало казаться, что Мари может захотеть поиграть с ним в ту же игру, что и Юула. Может, и не так это было и он напрасно опасался Мари, но уже наперед держался от Мари подальше и старался играть с ванатоаскими мальчишками.
Однако лучшей компанией ему, шестилетнему молчуну, была все же книга. Она только рассказывает и никогда не обидит, не обзовет его букой. Она — не «другие»... Она даже лучше бабушки, которая и добрая, и знает много историй, но книги знают их еще больше и ничего не требуют взамен. Книги рассказывали о заколдованных царевнах- лягушках, о змейках-медяницах и золотопряхах, о гадком утенке и еще многом и многом другом. В самой толстой книге, в бабушкиной Библии, есть даже история, которая могла случиться с ним и Мари. Жена Потифара (как бы Мари) соблазняла Иосифа (как бы его, Лааса) совершить грех. Но Иосиф убежал от соблазнительницы. Соблазняла
ли его Мари, этого Лаас в точности сказать не мог, но себя считал кротким, и господу было бы не грех каким-то образом воздать ему, как он воздал добром кроткому Иосифу.
И господь воздает. Не ему именно, а всей их семье. Отец присылает по почте из далекой страны, которая ни на русской, ни на немецкой стороне пока еще не воевала, кучу денег, долларов, так что их семья вдруг, в сравнении с другими безземельными, оказалась довольно богатой. И еще прислал на удивление красивую открытку с видом приморского города, где над чудесным, перекинувшимся с берега на берег мостом солнце словно бы сияло золотом. Под открыткой было напечатано.
И деньги, и открытка посланы на мамино имя, и мама прочла ему и бабушке, что написал отец на другой стороне открытки, потому что мама умела читать и написанное пером. Он, Лаас, еще не научился различать написанные буквы, хотя многие из них и были похожи на печатные. Отец написал, что его жизнь до сих пор была спокойной, а вот что дальше будет, этого никто не знает, потому что война теперь идет не только на земле и на море, но и в небе и глубоко под водой, и немец не смотрит, какому государству принадлежит судно, воюет оно или нет, и что город, откуда он эту открытку посылает, зовется Сан-Франциско, и что на картинке изображен узкий морской пролив, откуда суда выходят в океан, и что пролив этот называется «СоЫеп Са1е» — это означает «Золотые Ворота». И что его самой большой мечтой остается желание однажды вновь отыскать калитку в свой двор, открыть Золотые Ворота своего дома, но что это будет не раньше, чем его величество русский царь Николай Второй одолеет проклятого немца. Что те, кто сейчас дома, всегда остаются в памяти и в сердце. Ваш верный и любящий муж, сын и отец Прийт Раун.
Мама читает открытку, а у самой от радости глаза в слезах, читает снова, повторяет отдельные слова и прижимает потом открытку к сердцу. И бабушка, и он, Лаас, тоже хотят подержать открытку, жадно впиваются глазами и ощупывают пальцами то, что находится на обеих сторонах открытки. Мама решила, что и маленькая Малль должна взглянуть на Золотые Ворота, хоть она в этом ничего не смыслит и ей нельзя давать в руки открытку.
Потом мама понесла открытку в свою комнату, и так как открытка принадлежала не только ей, то она достала из сундука белоснежную скатерку, сотканную еще в деви
честве, разостлала ее на комоде, поставила туда и свадебную фотографию, и так эти две карточки там на комоде рядышком и стояли, «Золотые Ворота» даже чуть впереди, чтобы их могли увидеть приходившие навестить соседи. Через некоторое время мама положила «Золотые Ворота» в свою коробку, где хранились фотографии отца, письма и другие самые дорогие для нее вещи. «Не то еще сглазят»,— сказала бабушка. Да и не такой уж это было неправдой. Больше всего открытку разглядывал он, Лаас. Смотрел вблизи, смотрел издали, от двери, снова подходил к комоду, осторожно притрагивался кончиками пальцев, даже в руки брал, когда никого не было в комнате. И чего он только при этом не думал! Как же выглядит дорога, которая ведет к Золотым Воротам? Восхищался высокими и мощными устоями, на которые опирались пролеты Золотых Ворот. А то выплывал на дедушкиной лодке или, как отец, на большом пароходе под Золотыми Воротами в океанский простор, сверкавший впереди на солнце золотыми искрами.
«И несутся у человека мысли, и кто может поставить на их пути заслон»,— прочел он спустя многие годы фразу из «Семерых братьев» 1. Но не только у взрослого человека—и ребячьи мысли способны парить. И он вспомнил при этом свое детство. Одно тайное желание, которое он тогда, держа в руках отцову открытку, испытал, столь тайное, что он не дал себе времени даже долго на нем задерживаться, было, чтобы слова Юулы «только смотри никому об этом не говори» и все, что с этим связано, развеялось, исчезло навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77