Нет, на этом я свое письмо еще не кончу».
Но на другом листке было совсем немного слов:
«Я уже не такая радостная, как раньше. Я слишком много мечтаю, хожу будто во сне, а как там у тебя на самом деле? Хочется представить, что ты сейчас делаешь в Уулуранна,— и боюсь этих мыслей, потому что тогда меня охватывает печаль.
Стрелки на циферблате дремлют. К окну льнут ветер и грустные капельки воды. Когда с тобой увижусь, будет уже зима. Если только увижу тебя!»
Лаас говорит дома и квартирной хозяйке, что на праздники ему надо побывать в городе и еще кое-где. Наверное, догадываются где, но не спрашивают. Едет на велосипеде, экономит деньги.
У Наадж все примерно так, как и писала.
Они читают стихи, мечтают и обнимаются. Наадж не таится перед домашними. Лаас вроде зятя, и на первых порах ему здесь довольно хорошо, чувствует, будто пристал к какой-то тихой гавани. Но когда немного трезвеет, начинают одолевать сомнения. Постепенно от голубиного гнездышка начинает как бы исходить какое-то влажное тропическое дыхание. В нижней комнате рассказывают двусмысленный анекдот, и мать Наадж громко смеется. На праздники сварено пиво, и его тут, кажется, довольно обильно употребляют как мужчины, так и женщины. Пиво-то полезное, национальный напиток, ну как же так, пусть Лаас все же попробует. Но вино и пиво тоже были ему всегда не по душе, и его невольно коробит, когда он видит, как Наадж отхлебывает из кружки. Рука всякий раз машинально дергается в сторону Наадж, чтобы не дать ей отпить из кружки, хотя Лаас ничего не говорит и делает вид, будто пристально смотрит на огонь или в окно. Наадж догадывается. Но ведь она не знала, что он не любит пива. Его даже в санатории давали, а бывает, просто ничего другого и нет. Я же не пропойца! И вообще не притронусь больше к пиву, если ты не хочешь.
Они, конечно, мирятся, оттаивают и вечером снова читают стихи. Словно две строящие гнездо ласточки, которые и не представляют жизни друг без друга. Может, Лаас и радовался бы своей победе, если бы Мийя не уколола его так больно — член Армии спасения.
Есть и кое-что другое, что не по нраву Лаасу. Под голубиным гнездом находится еще какая-то комната — большая каменная кухня, с узкими, церковного вида оконцами, там стоит кухонный шкаф. Он весь опутан паутиной, и просто удивительно, как оттуда вообще можно что-нибудь достать и положить обратно без того, чтобы не порвать паутину. Повсюду грязь, неприбранные подстолья, кучки мусора. Наадж все это не очень трогает, и паутина ей на нервы не действует. Домашняя работа целиком на плечах матери.
Перед глазами Лааса встает его собственная чистая комната, только ведь настоящая любовь должна быть выше
подобных мелочей. У Наадж есть другие достоинства, не обязательно ей быть кухаркой.
На гулянье Наадж, по мнению Лааса, излишне сближается в танце со своими партнерами. Особенно с Альбертом, к которому относится как сестра, и с другим, высоким красивым молодым человеком в роговых очках. Харри Лухтом, как назвала его Наадж после танца.
Лааса мучает ревность. Значит, вот он, принц ее мечты. Лаас и в самом деле чувствует себя рядом с ним довольно жалким — почти на голову ниже его.
— Лаас, как не стыдно ревновать, тогда я тебе больше ничего не скажу. Я же с тобой, с тобой!— шепчет она и сжимает его пальцы.
Но Лаас по-прежнему насуплен.
— Пойдем отсюда, глупый мальчишка!— нежно говорит Наадж.
По дороге они успели помириться, когда услышали, что Альберт и Харри идут следом. Наадж хотела было забежать за угол, но Лаас затащил ее в дом; когда он зажег свет, оказалось, что все вчетвером стоят в каменной кухне.
Лаас проявляет учтивость, хотя ему крайне неловко. Положение дурацкое. И Наадж неловко. Правда, она поставила молодым людям на стол пиво, сказала им «спокойной ночи», взяла Лааса под руку, и они поднимаются наверх, в голубиное гнездо.
Его все еще не покидает ощущение, что он куда-то должен отсюда уйти. Долгое время не может поцеловать Наадж, что-то останавливает его. Снизу доносятся голоса парней, наконец там появляются родители Наадж, и Лаас уже не очень различает, кто говорит.
Наадж опечалена. Ну почему он злится из-за того, что другие настолько глупы. И что она могла поделать. И пришли ребята вовсе не из-за нее только, они и раньше являлись сюда пить пиво, если оно было у отца. Почему она должна быть с ними высокомерной? Это тоже некрасиво.
И Лаас начинает оттаивать. Наадж здесь, рядом. Она не Мийя, которая бежит от него к другому. У Наадж никогда не было настоящего дома, и этот тоже не очень настоящий, и поэтому она не заботится о порядке. Да и какой особый порядок здесь наведешь? Наверху на ее книжной полке и на столе паутины вроде бы нет. Если бы эта мансардная комната принадлежала одной Наадж, наверное, тут было бы так же чисто, как и в его комнате.
И в эту ночь совершается нечто вроде предварительной помолвки. Летом, не позднее Иванова дня, состоится
свадьба. Уж как-нибудь они обойдутся, может, и он, Лаас, в дальнейшем найдет место получше, возможно в Таллине, и тогда будет учиться. Сейчас на эту учебу немного отложено, есть доля также в боттенгарне отца и зятя, глядишь, к свадьбе удастся получить.
Будущий тесть предлагает завтра же идти регистрироваться, шутит, что, мол, тогда у них будет основание приглядывать за невестой, чтобы не увели. И теща поддакивает. Но Лаас говорит, что ему надо поставить в известность родителей. Возражать они не станут, дело-то решенное, только отцу и матери было бы приятнее. Такой уж обычай, только поэтому.
На том и порешили. Тесть обещает к свадьбе купить дочери велосипед, Наадж давно мечтала о нем, теща собирается отнести в мастерскую полотно, чтобы сшить постельное белье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77