Вечер проходит в безобидной беседе. Но на другой день Лаас приходит к другу опять.
— Послушай, старик, пойдем к шлюхам в бордель,— говорит он нарочито грубо, чтобы не было возможности отступления.
— Что?— удивляется Аксель, посчитав сказанное за шутку.
Снова почва уходит из-под ног, Лаас оглядывает книжные полки, но собирается с духом и говорит:
Религиозная организация в буржуазной Эстонии.
— Я серьезно, у меня в этом деле нет особого опыта, ты же...
Вдруг что-то сдавливает ему горло, он становится беспомощным, как малый ребенок. Со стыда отворачивается и прижимает к глазам руки.
Чувствует, как на плечо медленно опускается дружеская рука. Она удивительно добрая, его тело словно бы сливается с ней, и, успокоившись, он говорит:
— Я действительно в этом деле ничего не знаю, подумал, может, пойдешь со мной.— И теперь еще рябит перед глазами, но на душе все же облегчение — будь что будет.
Аксель настроен дружески.
— Послушай, ты вообще... Ведь это дело... Я тоже не бывал... Полусумасшедший Юхан Лийв помнится, писал, что «женщина — наполовину ангел, наполовину шлюха, это ясно, как то, что натрий и хлор — это соль». У Лийва это довольно остроумно, но все-таки человек есть и одновременно не есть лишь химия. Зачем же тебе искать женщину именно в публичном доме?
— Но ведь ангелицы не хотят меня!
— Дамы полусвета хотят прежде всего получить твои деньги!
— Может, какая-нибудь шлюха, кроме денег, захочет и меня. В «Преступлении и наказании» Достоевского такой была Соня. У Дюма — дама с камелиями. Гетеры в Древней Греции желали не только денег.
— Значит, пойдешь в публичный дом искать свою нареченную? Боишься, что ангелы отошьют?
Аксель не подталкивает и не останавливает. С ангелами у Лааса счастья не было — Нийды вообще нет в здешних краях, уехала за океан. Человек, который все школьные годы содержал Нийду, по слухам, и был отцом «безотцовой» Нийды — он послал дочери и ее матери деньги на билет, и они обе уехали в Америку. Неужто ему теперь ехать вслед за Нийдой, искать Золотые Ворота? Но Нийда там уже вышла замуж! У Хильи же есть мамочка, которая его, Лааса, не выносит.
Возможно, такой, как он, оказавшийся на этом свете по отцовской неосторожности, и достоин только продажных девиц... А может, и впрямь еще обретет счастье с подобной девицей, даже женится...
Его направляют на третий этаж. Он стоит посреди комнаты, затем снимает с себя пальто, вешает и опускается на стул, будто он здесь жилец.
Кровать с чистыми простынями, чистое полотенце и умывальник, стены оклеены дешевыми обоями, под потолком красный свет. Такое ощущение, словно он сидит в лодке, которую шторм гонит на рифы. И все равно он не в силах изменить курс. Сидит тихо, следит за движением стрелок — когда же она придет.
Кажется, что один круг секундная стрелка пробегает торопливо, а на втором застывает на месте. То бежит, то стоит. Слышатся шаги, но никто не входит. Наконец раздается легкий стук.
— Да,— говорит Лаас и встает.
— Здравствуйте,— говорит девица, подает руку и садится по другую сторону стола. Закурив папиросу, она предлагает и ему:— Будьте добры!
— Нет, спасибо,— запинается он. Возникает неловкая тишина. В комнате распространяется запах табачного дыма. Лаас разглядел, что девица приземистая, упитанная, некрасивая, староватая... Предохранительные средства! И ему хочется бежать.
— Вы желали?— спрашивает она.
— Да,— запинается он. «Сколько же это будет стоить?.. Может, у меня нет с собой таких денег?..» — возникает спасительная мысль.
Но, конечно, есть. Девица раздевается и ложится в постель. И он берет ее. Все это быстро.
Чуть погодя тело его уже ощущает прикосновение холодной воды. Моясь, он еще ни о чем не успевает подумать, однако, вытираясь, испытывает стыд. Но когда девица начинает мыться той же водой, вытираться тем же полотенцем — после него, не обращая ни на что внимания,— появляется мысль: «Есть и похуже меня!»
Затем он нащупывает пальто на вешалке.
И все-таки ждет, повернувшись спиной к девице, пока та оденется.
— Всего доброго,— говорит он издали.
Очутившись в проулке, бежит. Появляется странное
чувство — удивительная легкость. Наконец-то с ним это произошло!
Дома он разводит дезинфицирующее средство и снова моется.
И все же оставшуюся часть ночи спит спокойно и утром просыпается свежим и бодрым. Чего уже не было давно.
Иногда вспоминается вчерашняя картина. Ну и что. Люди словно бы приблизились к нему, стали дружелюбнее, а сам он как будто от чего-то очистился.
В последующие дни его всего больше начинает мучить страх, что он все-таки подхватил болезнь. После посещения врача, правда, успокаивается, но такой радости, как в первые два дня, уже не испытывает. Ревниво оглядывает на улице мужчин, которые гуляют с дамами, завидует Акселю. Нет, никакой Сони из той толстой староватой девицы не получилось.
И все же после Юулы она словно стала некими изначальными воротами — вовсе не Золотыми (без двух крон они были бы, возможно, более золотыми!),— которые привели его, приблизили к другому полу.
Лаас начинает поглядывать на живущую в соседней квартире пышную даму средних лет, которая где-то служила. Ирена Вальдман, барышня или соломенная вдова, перебралась сюда месяца два тому назад, и Лаас начал с ней здороваться.
Однажды под вечер он увидел Ирену Вальдман на улице—с двумя корзинами. Лаас попросил разрешения помочь. Оказывается, она ездила к родственникам в деревню. Когда он донес корзины в ее уютную комнату, она попросила его быть столь любезным, раздеться и чуточку посидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77