Особенно распинался Филиппо. Думаю, что он представлял себе войска союзников в виде бесконечной колонны грузовиков со всяким добром, на которых сидели солдаты, уполномоченные раздавать это добро всем итальянцам. А ведь он был человеком уже немолодым, коммерсантом, мнил о себе, что принадлежит к категории умный людей, и все-таки полагал, что союзники настолько глупы, что будут де
лать добро нам, итальянцам, которые воевали против них, убивали их сыновей и заставляли их тратить деньги.
Достоверных сведений о продвижении этих благословенных союзников у нас было очень мало, вернее, совсем не было. Иногда в Сант Еуфемию приходил из долины Томмазино, но, так как его не интересовало ничего, кроме черного рынка и денег, было очень трудно узнать от него что-нибудь конкретное; иногда приходил кто-нибудь из крестьян, но крестьяне имеют привычку говорить такие вещи, которым и ребенок не поверит. Иногда заходили сюда парни из Понтекорво, приносившие в заплечных мешках соль и табак — две вещи, отсутствие которых сказывалось особенно остро. Табак был в листьях, сырой и горький, беженцы крошили его и делали самокрутки из газетной бумаги; соль была самого низкого качества, та самая, которую обычно дают животным. Эти парни тоже приносили нам новости, но выдумки в их новостях было не меньше, чем воды в их соли. Сведения, которые они приносили, были настолько перемешаны с фантазией, что в первый момент казались правдой, но когда мы начинали разбираться в них, фантазия испарялась, и мы замечали, что правды в них было очень мало. Они рассказывали, что где-то идет большая битва, некоторые говорили, что эта битва идет к северу от Неаполя, возле Казерты, другие — что местом битвы является Кассино, третьи утверждали, что битва идет совсем близко от нас, в Итри. Все это была ложь. На самом деле эти парни были заинтересованы только в том, чтобы продать соль и табак, а что касается новостей, то они говорили вещи, которые больше всего нравились тем, кто их спрашивал.
В эти первые дни единственным событием, напомнившим нам о войне, были какие-то взрывы, которые мы услышали однажды утром со стороны моря, то есть оттуда, где лежала Сперлонга. Взрывы слышались с большой отчетливостью. Потом пришла женщина, носившая нам апельсины, и рассказала, что немцы взрывали дамбы болот и мелиоративных каналов, для того чтобы задержать продвижение англичан. Теперь вода очень скоро зальет все поля и разорит очень многих из тех, кто всю жизнь трудился на своем клочке земли, потому
что вода уничтожает посевы, и понадобится много лет, чтобы опять осушить землю и сделать ее плодородной. Взрывы следовали один за другим и были похожи на холостые выстрелы во время деревенского праздника; на меня эти взрывы производили странное впечатление, потому что было в них что-то праздничное, хотя я и знала, что они означали нищету и отчаяние для тех, кто жил там внизу, на осушенных землях. День был чудесный, тихий и ясный, на небе ни облачка, перед нами расстилалась долина Фонди, зеленая и цветущая, сливавшаяся на горизонте с туманной полоской переливающего синевой моря. И опять, слушая эти взрывы и любуясь на эту панораму, я думала, что нет согласия между людьми и природой; бывает так, что природа бушует, молнии, гром и дождь обрушиваются на землю, а люди чувствуют себя счастливыми в своих жилищах; и наоборот, природа улыбается и всем своим видом обещает людям вечное счастье, а они в это время отчаиваются и призывают смерть.
Прошло еще несколько дней, достоверных сведений о войне мы не получали, а люди, приходившие в Сант Еуфемию из долины, продолжали твердить, что большое войско англичан продвигается по дороге в Рим. Надо, однако, сказать, что это большое войско продвигалось, очевидно, черепашьим шагом: если бы даже англичане шли пешком и часто останавливались, чтобы перевести дыхание, и то они уже давно должны были быть здесь, а их все еще не было видно. Мне уже так надоело разговаривать об англичанах, об их приходе и об изобилии, которое они принесут с собой, что я стала искать какое- нибудь занятие и решила связать себе и Розетте теплые вещи. Я купила у Париде немного шерсти и стала вязать на спицах фуфайку, так как подозревала, что нам придется остаться здесь неизвестно сколько времени, и когда настанет зима, у нас не будет ничего теплого. Шерсть была грязная, сальная и воняла хлевом; у Париде было несколько овец, с которых они каждый год стригли шерсть, пряли ее веретеном и на прялке, как это делали в старые времена, и вязали из нее чулки и фуфайки. Весь уклад жизни здесь был, как при царе Горохе. У семьи Париде было все необходимое не только для питания, но и для того, чтобы одеться: был у них лен,
шерсть и кожа, и это было очень хорошо, потому что денег у них, как я уже говорила, совсем или почти совсем не водилось, и если бы они сами не изготовляли себе одежду, то им пришлось бы ходить голыми. Они сеяли лен, шерсть настригали с овец, а когда убивали корову, то из ее шкуры делали чочи и куртки. Женщины пряли лен и шерсть, а потом ткали на станке в нашей комнатушке: иногда этим занималась Луиза, другой раз сестра или невестка Париде; должна при этом отметить, что ни одна из них не умела обращаться ни с прялкой и веретеном, ни с ткацким станком. Они красили сотканную ими материю плохой синей краской и кроили из нее штаны и блузы (я никогда не видела хуже скроенных вещей, как будто их кроили не ножницами, а топором), но не проходило и недели, как все эти вещи рвались на коленях и локтях, и вот уже женщины клали на дырки заплатки, а через две недели вся семья опять ходила в лохмотьях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119