В тот же день я уловила момент, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз, и сказала ему, улыбаясь:
— Знаешь, Микеле, ты совсем не похож на других парней твоего возраста.
Он нахмурился и спросил:
— Почему?
А я ему:
— Перед тобой была такая красивая девушка, как Розетта, совсем голая, а ты ее даже не заметил и продолжал думать только о русских, немцах и о войне.
Микеле сначала смутился, потом рассердился и ответил:
— Что за глупости? Я удивляюсь, что ты, мать, говоришь такие вещи.
Тогда я ему сказала:
— Даже тараканчики кажутся красивыми их матери тараканихе. Ты этого не знал, Микеле? И при чем тут я? Разве я тебя просила сегодня утром заходить к нам без стука? Может, я и рассердилась бы, если бы ты стал смотреть на мою Розетту слишком пристально, но в глубине души мне это было бы приятно именно потому, что я ее мать. Но ничего этого не случилось, ты даже ее не заметил.
Микеле выдавил из себя улыбку и сказал:
— Для меня этих вещей не существует.
Это было в первый и последний раз, что я говорила с ним на такую тему.
ГЛАВА ПЯТАЯ
После посещения Тонто с его устрашающими рассказами об облавах, которые устраивают немцы на итальянцев, начал идти дождь. Весь октябрь погода стояла чудесная, небо было ясное, воздух свежий, чистый, безветренный. В такую погоду мы могли по крайней мере развлекаться и коротать бесконечные дни, гуляя или просто сидя на открытом воздухе и любуясь на панораму Фонди. Но однажды утром погода внезапно переменилась: стало душно, над морем вдали навис туман, черные, пухлые тучи клубились над серым морем, как пар над кипящей кастрюлей. С моря еле дул сырой ветер и нес эти тучи, заволакивая ими небо; к полудню все небо было уже покрыто тучами. Беженцы, родившиеся и выросшие в этих краях, сказали нам, что это дождевые тучи и что дождь будет идти до тех пор, пока не переменится ветер: вместо теплого морского ветра сирокко подует холодный ветер с гор — трамонтана. Так и случилось: около полудня упали первые капли дождя. Мы спрятались в домик, ожидая, что дождь скоро кончится. Как бы не так! Дождь шел целый день и целую ночь, а на следующий день над морем было еще больше туч, все небо было покрыто темными облаками, вершины гор тонули в тумане, а из долины порывы ветра несли вверх все новые и новые отягощенные влагой тучи. Дождь на короткое время перестал, а потом зарядил снова и шел дни и ночи напролет больше месяца.
Городские жители не боятся дождя: дома они ходят по деревянным или мраморным полам, а на улице — по тротуару или асфальту и под зонтиком. Но здесь, в Сант Еуфемии, на мачере, дождь был настоящим божеским наказанием. Мы сидели целый день в хижине, в темной комнатушке с наклонной крышей, без окон, и через раскрытую дверь смотрели на мокрую и дымящуюся завесу дождя. Я сидела на кровати, а Розетта на взятом у Париде напрокат стуле. Мы совершенно обалдели от непрерывного дождя, целыми днями молча смотрели на дождь или разговаривали все о том же дожде и о связанных с ним неудобствах. Выйти из дому не представлялось никакой возможности, но мы
все-таки выходили, чтобы набрать дров или для удовлетворения естественных надобностей. Надо сказать, хотя это и не очень приятный разговор, что люди, всю жизнь прожившие в городе, где в каждом доме есть уборная, а часто даже и ванна, не могут себе представить, что значит жить там, где отхожих мест вообще нет. По крайней мере два или три раза в день мы должны были выходить из дому, идти за изгородь, поднимать юбку и садиться на корточки, прямо как животные. Бумаги, конечно, не было, даже газетной, поэтому мы рвали листья фигового дерева, росшего около нашего домика, и употребляли их вместо бумаги. Когда зачастили дожди, эта процедура стала еще более трудной и неприятной: надо было идти, утопая по щиколотку в грязи, по мачере, под проливным дождем задирать юбку, чувствуя, как холодные капли стекают по голому телу, и потом подтираться мокрым и скользким фиговым листом; я никому не пожелала бы этого, даже моему злейшему врагу. Но мало этого, дождь проникал и в нашу комнату, доставляя нам много неприятностей: земляной пол превратился в сплошную грязь, и утром, вставая с постели, нам приходилось прыгать, как лягушки, с камня на камень, которые я положила на земляной пол специально для того, чтобы не пачкать ноги. Одним словом, дождь проникал повсюду, сырость была ужасная, и что бы мы ни делали, даже при малейшем движении мы сейчас же обнаруживали грязные брызги на юбке, на ногах или еще где-нибудь. Сверху льет, внизу грязь. Париде и его семья привыкли к этому и утешались сознанием, что это вполне естественное явление, к тому же необходимое, что каждый год бывают такие дожди и не остается ничего другого, как только ждать, когда они кончатся. Но для нас с Розеттой это была настоящая мука, хуже которой мы ничего до сих пор не испытывали.
Но самое ужасное было то, что в результате этого дождя и непогоды англичане, как мы вскоре об этом узнали, остановились в Гарильяно и не собирались продолжать наступление. Вполне естественно, что немцы в свою очередь решили не отступать больше и укрепились на занимаемых ими позициях. Я совсем не разбираюсь во всяких там войнах и битвах, но однажды в дождливое утро прибежал к нам запыхавшись какой-то крестьянин и принес бумагу, на которой печатными буквами было что-то написано: это был приказ, расклеенный немцами по всем городам и деревням. Микеле прочитал этот приказ и объяснил нам его содержание: немецкое командование решило эвакуировать всю зону между морем и горами, включая местность, где мы находились (название ее было указано в этой бумаге).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119