.. я это почувствовала уже через час после того, как он ушел.
Мы попытались утешить ее, но она продолжала плакать и все время повторяла, что виновата во всем она, потому что Северино сделал это для нее и для их дочки, чтобы им жилось лучше и чтобы они разбогатели, а она, как жена, должна была воспротивиться этому и не давать ему покупать эти проклятые рулоны. Наши слова не утешили ее, потому что Северино не возвращался: это был факт, а все хорошие слова ничего не стоят перед фактами. Весь день мы провели с ней, утешая ее и строя всевозможные предположения насчет исчезновения Северино; но она не переставала плакать и все твердила, что ее муж не вернется. На следующий день — это был уже второй день после исчезновения Северино — мы не нашли больше в хижине ни женщины, ни девочки: на рассвете она взяла дочку на руки и спустилась в долину, чтобы узнать, что сталось с ее мужем.
Прошло несколько дней, и мы ничего не знали ни о Северино, ни о его жене. Наконец Филиппо, который по-своему был привязан к Северино, решил узнать, что с ними случилось, и позвал Николу, старого крестьянина, который уже -не работал на земле, а проводил целые дни с детьми на мачере. Филиппо велел Николе навести справки о Северино, для этого Никола должен был пойти на хутор в местности Мертвый Человек, где жили фашисты, укравшие у Северино рулоны. Старик сначала отказался, но Филиппо обещал дать ему триста лир, и Никола, который за деньги залез бы даже в горящую печь, без дальнейших пререканий пошел седлать своего осла. Никола сказал нам, что переночует в долине у своих родственников и вернется на другой
день; положив в мешок краюху хлеба и немного сыру, он сел на осла и отправился в путь. Мы попрощались с ним и смотрели, как он удалялся, прямо держась в седле, с черной шапчонкой на голове, с трубкой в зубах, а ноги, с негнущимися коленями, обернутые белыми обмотками и обутые в чочи, висели по обе стороны осла. Филиппо велел ему обратиться к человеку по имени Тонто, который был не такой плохой, как остальные фашисты, и старик обещал, что он именно так и сделает.
Прошел весь этот день и половина следующего, и вот в сумерки на тропинке показался Никола, тянувший за узду осла, а на осле сидел Тонто. Осел остановился на мачере, и Тонто слез. Это был человек с худым и темным лицом, небритый, его грустные глаза сидели глубоко, а длинный нос свисал до самого рта. Все окружили его, но Тонто молчал и казался смущенным. Старый Никола взял осла за узду и произнес:
— Немец взял материю себе, а Северино послали работать, копать окопы на фронте. Вот что случилось.
Сказав это, старик удалился со своим ослом.
Мы все были поражены. Тонто смущенно держался в стороне; Филиппо крикнул ему сердито:
— А ты чего пришел сюда?
Тонто сделал шаг вперед и униженно сказал:
— Вы не должны плохо думать обо мне, Филиппо... я пришел, чтобы рассказать, как это случилось, чтобы вы не думали, будто мы виноваты.
Все смотрели на него с неприязнью, но всем хотелось знать подробности того, что произошло с Северино, и наконец Филиппо неохотно, но все же пригласил Тонто к себе выпить по стаканчику. Тонто двинулся вперед к домику Филиппо, а мы все вслед за ним. Войдя, Тонто сел на мешок с фасолью, Филиппо налил ему вина, но сам не сел, а остался стоять против сидящего Тонто, мы же все столпились у порога. Тонто спокойно выпил свой стакан и стал говорить:
— Не стоит отрицать, что рулоны Северино взяли мы... Теперь такие времена, Филиппо, что каждый должен заботиться о себе, а бог — о всех... Северино считал, что никто не знает, куда он спрятал материал, но он ошибался: об этом знали многие. Вот мы и подумали: если мы не возьмем эти рулоны, то их все равно возьмут немцы, кто-нибудь обязательно донесет, так уж лучше, если рулоны достанутся нам. Что же делать, Филиппо?—Тонто умоляюще сложил руки и обвел всех взглядом.— У нас ведь тоже есть семьи, а теперь такие времена настали, что все должны прежде всего заботиться о своей семье, а потом уже обо всем остальном. Я не утверждаю, что мы поступили хорошо, говорю только, что нас на это толкнула необходимость. Вы, Филиппо, занимаетесь торговлей, Северино портной, ну а мы... мы устраиваемся как можем... только Северино поступил неправильно, обратившись к немцам, которые никакого отношения не имели к этому делу. Вместо того чтобы жаловаться на нас немцам, Северино должен был прийти к нам... Мы договорились бы с ним... Не так ли, Филиппо?.. Можно было бы продать эти материи и разделить с ним деньги... или мы подарили бы ему что-нибудь, одним словом, можно было как-нибудь устроить это дело... Но Северино решил действовать иначе, вот и случилось то, что случилось. Пришел он к нам с этим проклятым немцем, обругал нас самыми последними словами, а немец наставил на нас автомат и сказал, что должен сделать у нас обыск. Мы ведь подчинены немцам, поэтому и не могли возражать; рулоны, конечно, нашли, немец погрузил их на грузовик, на котором он к нам приехал, и они оба с Северино уехали, а Северино еще закричал нам, уезжая: «Есть все-таки справедливость на этом свете!» Хорошая справедливость! Вы знаете, что сделал немец? Через несколько километров им повстречался грузовик, на котором немцы везли на фронт пойманных ими итальянцев, чтобы заставить их копать окопы. Тогда этот немец остановил свою машину, заставил Северино вылезти из нее и, угрожая ему автоматом, велел ему влезть в грузовик с пленными итальянцами. Вот так и случилось, что Северино, вместо того чтобы получить свои рулоны, попал на фронт; ну а немец — ведь он тоже портной — перешлет эти материи в Германию и откроет там портняжную мастерскую назло Северино и всем нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119