по краям дороги — живая изгородь с редкими, покрытыми пылью деревьями.. От жары и волнения у меня пересохло горло, но тут я заметила в углу площади фонтан и подошла к нему напиться: фонтан был сух. Розетта, стоявшая с испуганным лицом у чемоданов, спросила:
— Что же нам делать, мама?
Места мне были хорошо знакомы, я знала, что эта дорога ведет прямо в Фонди.
— Тронемся в путь, дочка, ничего другого нам не остается.
— А как же чемоданы?
— Понесем их.
Розетта ничего не ответила, она только с недоумением взглянула на чемоданы, не понимая, как мы их понесем. Я раскрыла один из чемоданов, вынула две салфетки и свернула их жгутом. Еще девушкой я часто носила вещи на голове, мне приходилось таскать тяжести до пятидесяти кило весом. Приготовляя головные накладки, я сказала:
— Сейчас мама покажет тебе, как это делается.
Розетта, успокоившись, улыбнулась мне.
Я положила свернутую салфетку на голову, надвинула ее на лоб и велела Розетте сделать то же самое. После этого мы разулись. Закончив приготовления, я положила себе на голову по порядку большой чемодан, на него средний и сверху сверток с едой. Розетте я дала самый маленький чемодан. Я объяснила ей, что она должна идти, держась очень прямо и поддерживая одной рукой угол чемодана. Она сразу поняла и пошла вперед, неся чемодан на голове, а я подумала: «Хотя она и родилась в Риме, но в ее жилах течет кровь женщин Чочарии». Босые, с чемоданами на голове, шли мы к Фонди, по обочине дороги, кое-где поросшей травой
Дорога была длинная и совершенно безлюдная, в полях тоже не было видно ни души. Городской житель, мало знающий деревню, не увидел бы в этих полях ничего необычного, но я до переезда в город была крестьянкой и мне бросилось в глаза, что кругом так пусто.. Время сбора винограда давно уже прошло, а между тем виноградные грозди висели среди пожелтевших листьев, переспелые, изъеденные осами и ящерицами, некоторые из них уже потемнели и начали гнить. Кукуруза местами спуталась и полегла, заросла сорной травой, початки на стеблях созрели и были совсем красными. Земля вокруг фиговых деревьев была усыпана плодами, перезрелыми и лопнувшими, исклеванными птицами. В полях не было никого, и я подумала, что все крестьяне убежали. А между тем погода стояла чудесная, тихая и жаркая, зовущая людей к сбору урожая. Такова война, подумала я: все кажется обычным, а между тем внутри завелся червяк войны, люди в страхе разбегаются, а безразличная природа продолжает дарить им свои плоды — фрукты, зерно, траву и растения, как будто ничего не случилось.
К Фонди мы подходили усталые, растерянные, с пересохшим горлом и запыленными до колен ногами. Я сказала Розетте:
— Зайдем выпить и закусить в трактир, отдохнем немного, а потом поищем автомобиль или тележку, которые отвезут нас к дедушке с бабушкой.
Но ничего этого мы не нашли: ни трактира, ни автомобиля, ни тележки. Войдя в Фонди, мы сразу заметили, что в городе никого нет, жители покинули его. На улицах не было ни души. На закрытых дверях магазинов кое-где белели клочки бумаги, на которых было написано, что хозяин магазина уехал; двери и ворота домов закрыты наглухо, окна забиты, закрыто все, вплоть до чердачных отдушин. Нам казалось, что мы идем по улицам города, жители которого вымерли от какой-то повальной болезни. А ведь в Фонди в это время года всегда бывает много народу, погода стоит хорошая, на улицах толпятся женщины, мужчины, дети вперемежку с кошками, собаками, ослами, лошадьми, даже с курами; все идут по своим делам или гуляют, заходят в кафе, сидят перед домами. В лучах солнца, падавших на фасады домов и на мостовую, некоторые переулки казались живыми, но, всмотревшись, мы видели те же окна с закрытыми ставнями, те же забитые двери; блеск солнца на камнях мостовой пугал нас, а царившее везде молчание и гул наших шагов на пустынных улицах еще больше усиливали в нас страх. Я останавливалась, стучала в двери, звала, ко никто не открывал мне, никто не откликался на мой зов. Так мы дошли до трактира «Петух», на деревянной вывеске которого красовался выцветший и общипанный петух. Старая, выкрашенная в зеленый цвет дверь со старинным запором и большой замочной скважиной была заперта; я приникла к этой скважине и увидела темную комнату, а в глубине окно, выходящее в сад. Из окна был виден залитый солнцем виноградник, черные грозди висели среди зелени увитой виноградом беседки. Кроме стола, на который падал луч солнца, в помещении нельзя было ничего рассмотреть. Здесь тоже никого не было, трактирщик убежал вместе со всеми.
Вот тебе и деревня, хуже чем в Риме! Как я ошиблась, мечтая найти в деревне то, чего не было в Риме. Я сказала Розетте:
— Знаешь что? Давай отдохнем немного, а потом вернемся на станцию и уедем-ка обратно в Рим.
Как было бы хорошо, если бы мы так сделали! Но увидев испуганное лицо Розетты, которая, конечно, тут же вспомнила о бомбежках, я поспешно добавила:
— Но прежде, чем отказаться от наших планов, давай сделаем еще одну попытку: ведь мы видели только Фонди, поищем убежища в настоящей деревне, может быть, мы и найдем какого-нибудь крестьянина, который приютит нас у себя на пару дней, а потом увидим, что нам делать дальше.
Мы отдохнули немного, присев на каменную изгородь; говорить ке хотелось, нас пугал звук наших голосов, нарушавший тишину покинутого города. Отдохнув, мы поставили на головы чемоданы и вышли из города со стороны, противоположной той, откуда пришли. Около получаса мы шли по проселочной дороге, солнце жгло беспощадно, дорога, как и до Фонди, была покрыта белой, точно мука, пылью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119