Ничего этого я не
сказала Томмазино, во-первых, потому, что он со своим еврейским лицом и жаждой наживы тоже не понял бы меня, а во-вторых, он был из равнины. Когда мы проходили мимо живой изгороди, в тени которой росли цикламены, я тихонько сказала Розетте:
— Нарви цикламенов и укрась ими косы, это тебе очень пойдет.
Сказала я это потому, что внезапно вспомнила, как я сама еще девочкой рвала цикламены (мы — чочары — называем их почему-то надоедливыми цветами), делала из них букетик, втыкала его себе в волосы над ухом, и мне казалось, что я становлюсь от этого гораздо красивее. Розетта послушалась меня и, когда мы остановились, чтобы перевести дух, нарвала два букета: один для себя, другой для меня — и мы украсили ими свои волосы. Томмазино с удивлением посмотрел на нас, но я сказала ему, смеясь:
— Мы хотим быть красивыми, когда войдем в свой новый дом.
Он даже не улыбнулся; уставившись перед собой, он подсчитывал в уме стоимость продуктов, которые собирался для нас купить, и сколько он может на этом заработать. Это был настоящий спекулянт, да еще и с равнины.
Тропинка сперва привела нас к нескольким домикам, расположенным в начале равнины, потом свернула направо и пошла среди кустарника зигзагами по склону горы. Подъем был почти незаметным, только местами тропинка круто брала вверх, но я совсем не чувствовала усталости, потому что мои ноги, можно сказать, с самого рождения привыкли к крутым подъемам, и я сейчас же, как бы инстинктивно, пошла вверх неторопливым и размеренным шагом горных жителей. Даже на крутых подъемах дыхание мое не ускорялось, в то время как Розетта, выросшая в Риме, и Томмазино, житель равнины, должны были то и дело останавливаться, чтобы перевести дух. Тропинка подымалась все выше, и все шире развертывалась перед моими глазами долина. Это была даже не долина, а тесное ущелье, подымавшееся уступами вверх и похожее на огромную лестницу, верхние ступеньки которой были гораздо уже нижних. Эти ступеньки, которые мы, чочары, называем мачерами, состоят из длинных и узких полосок обработанной земли, поддерживаемых выложенными из камней стенками и похожих на ряд террас. На этих клочках земли растет всего понемножку: хлеб, картофель, кукуруза, овощи, лен, даже фруктовые деревья, виднеющиеся там и сям на маленьких полях. Мне очень хорошо знакомы такие мачеры: еще девчонкой я надрывалась, таская вверх по крутым тропинкам и лестницам, соединяющим мачеры между собой, корзины с камнями для укрепления стенок. Обработка земли на склонах гор требует большого труда — крестьяне должны очистить землю от кустарника и больших камней и принести наверх не только камни для стенок, удерживающих почву, но даже и землю. Зато, как только эти поля-мачеры готовы, крестьянин получает с них все, что ему нужно для прожитья, так что ему больше не приходится почти ничего покупать на рынке.
Не знаю, сколько времени мы шли по горной тропинке, которая то карабкалась по левой стороне долины, то пересекала ее и начинала взбираться по правой стороне. Отсюда была уже видна вся долина, подымавшаяся вверх до самого неба: сначала шла гигантская лестница мачер, потом — темная полоса кустарника, постепенно редевшего; еще выше на голых склонах виднелись редкие деревья; наконец и они исчезли, и долина там, у самого голубого неба, кончалась перевалом, усыпанным белым щебнем. Недалеко от вершины горы виднелся клочок беленой растительности, сквозь которую просвечивали красные скалы. Томмазино рассказал нам, что среди этих скал находится вход в глубокую пещеру, в которой много лет назад скрывался знаменитый пастух из Фонди. Этот пастух сжег живьем свою невесту, заперев ее в избушке, а потом ушел через горы на другую сторону, там женился, у него были сыновья и внуки, и когда его наконец нашли, он был уже белобородым стариком— отцом, свекром и дедушкой — и его все любили и уважали. Томмазино сказал, что за этим хребтом начинаются горы Чочарии, и одну из этих гор называют Горой Фей. Я вспомнила, что в детстве название этой горы казалось мне полным глубокого смысла, и я часто спрашивала у матери, жили ли на самом деле на этой горе феи, а она мне отвечала, что фей там нет и
никогда не было, а гора называется так неизвестно почему. Но я ей не верила, и даже теперь, спустя много лет, когда у меня была уже взрослая дочь, я еле удержалась, чтобы не спросить у Томмазино, почему эта гора называется Горой Фей и были ли на ней когда- то феи.
Ну, хватит об этом. На одном из поворотов тропинки мы увидели посреди маленького поля белого вола, запряженного в плуг, а за плугом крестьянина, погонявшего вола вдоль длинного и узкого клочка земли. Томмазино сложил рупором руку и закричал:
— Эй, Париде!
Крестьянин сделал еще несколько шагов за плугом, потом остановил вола и неторопливо пошел к нам.
Он был невысокого роста, но хорошо сложен, как все чочары, с круглой головой, низким лбом, маленьким крючковатым носом, тяжелой челюстью и узкими губами, которые, по-видимому, никогда не улыбались. Томмазино сказал ему, показывая на нас:
— Эти две синьоры, Париде, приехали из Рима и ищут здесь в горах домик... до прихода англичан, конечно, на короткое время.
Париде стащил с головы черную шапчонку и уставился на нас бессмысленными и ослепленными солнцем глазами — так обычно смотрят крестьяне, пробыв целый день наедине с буйволом и плугом в поле. Потом медленно и нехотя он сказал нам, что свободных домиков нет, которые были свободными, так их уже сдали, одним словом, он не знает, где нам можно поселиться. Лицо Розетты сразу стало грустным, я же сохранила спокойствие, потому что знала, что в кармане у меня лежит много денег, а с деньгами рано или поздно все устроится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119