Адвокат, уступая умоляющим взглядам матери, которые, казалось, говорили ему: «Не поддавайся на провокацию, молчи!» — пожал плечами и ничего не ответил. Но лейтенант продолжал настаивать:
— Что вы скажете на это, дорогой адвокат, что вы ответите мне?
Адвокату пришлось ответить на этот раз:
— Они сами хотят так жить, я вас уверяю, лейтенант... вы их не знаете.
Но лейтенант возразил резко:
— Нет, это вы, землевладельцы, хотите, чтобы крестьяне жили таким образом. Все зависит от этого,— он дотронулся до своей головы,— от головы. Вы — голова Италии, и вы виноваты в том, что крестьяне живут, как скотина.
Адвокат, казалось, был страшно напуган, но принуждал себя есть и глотал куски, делая при этом такие движения шеей, как делает петух, торопящийся проглотить что-нибудь. Лицо матери приняло отчаянное выражение, и я увидела, что она потихоньку сложила под
столом руки для молитвы и молилась, прося защиты у бога. Лейтенант продолжал:
— Раньше я знал только несколько итальянских городов, самых красивых, а в этих городах знал одни лишь памятники. Но теперь благодаря войне я хорошо изучил вашу страну, пройдя ее всю вдоль и поперек. И вот что я вам скажу, уважаемый адвокат: в вашей стране классовые различия просто скандальны.
Адвокат промолчал, только пожал плечами, как бы желая этим сказать: «А я-то тут при чем?» Лейтенант заметил это и возмутился:
— Нет, дорогой синьор, это касается вас, как и всех прочих интеллигентов — адвокатов, инженеров, врачей, профессоров. Мы, например, немцы, были возмущены разницей, существующей между итальянскими солдатами и офицерами: офицеры покрыты галунами, одеты в мундиры из специальной материи, едят особую пищу, все для них готовится отдельно, во всем у них привилегии. Солдаты же одеты в лохмотья и питаются, как животные, и обращаются с ними, как со скотом. Что вы скажете на это, синьор адвокат?
На этот раз адвокат ответил:
— Я скажу, что это, может быть, и так. Я сам первый сожалею об этом. Но что я могу один сделать?
А тот придирчиво:
— Нет, дорогой синьор, вы не должны говорить так. Это касается вас лично. Если бы вы и вам подобные действительно захотели, чтобы положение изменилось, то оно изменилось бы. Вы знаете, почему Италия проиграла войну и почему мы, немцы, должны жертвовать своими драгоценными солдатами, посылая их на итальянский фронт? Это случилось именно из-за разницы между солдатами и офицерами, между народом и вами, синьорами из господствующего класса. Итальянские солдаты не хотят воевать, потому что считают, что это ваша, а не их война, и, отказываясь воевать, они показывают свою враждебность к вам. Что вы скажете на это, уважаемый адвокат?
Теперь уже лейтенант так раздразнил адвоката, что тот забыл о всякой осторожности и сказал:
— Это правда: народ не хотел войны. Но я тоже не хотел ее. Нас принудило к этой войне фашистское правительство. А фашистское правительство я никогда не считал своим правительством, в этом вы можете быть уверены.
На что тот, подымая голос:
— Нет, дорогой синьор, это было бы слишком удобно: это правительство — ваше правительство.
— Мое правительство? Вы изволите шутить, лейтенант?
Тут мать вмешалась в их спор:
— Франческо, ради бога... прошу тебя.
Лейтенант продолжал настаивать:
— Да, это ваше правительство; хотите я вам докажу это?
— Как вы можете это доказать?
— Я все знаю о вас, дорогой синьор, знаю, например, что вы антифашист, либерал. Но в этой долине вы водитесь не с крестьянами или рабочими, здесь вы водитесь с секретарем фашистской организации... что вы скажете на это?
Адвокат опять пожал плечами.
— Прежде всего я не антифашист и не либерал, я не занимаюсь политикой и не вмешиваюсь в чужие дела. И при чем здесь секретарь фашистской организации ? Я учился с ним вместе еще в школе, мы даже дальние родственники: моя сестра вышла замуж за его двоюродного брата... вы, немцы, таких вещей не понимаете... и вы недостаточно знаете Италию.
— Нет, дорогой синьор, это доказательство, и хорошее доказательство... Вы все — фашисты и антифашисты — связаны друг с другом, потому что вы все принадлежите к одному классу, и это правительство — ваше правительство, фашистов и антифашистов, всех вместе, потому что это правительство вашего класса... Именно так, дорогой синьор, это факты, и они говорят за себя, все же остальное— болтовня.
Лоб адвоката покрылся крупными каплями пота, хотя в домике было холодно; мать, не зная, что делать, поднялась с места и ушла в кухню, сказав дрожащим голосом:
— Пойду приготовлю кофе покрепче.
Лейтенант тем временем продолжал:
— Я не похож на большинство моих земляков, которые ведут себя очень глупо по отношению к вам, итальянцам... они любят Италию, потому что здесь много красивых памятников и самые красивые в мире пейзажи... или находят какого-нибудь итальянца, умеющего говорить по-немецки, и чувствуют себя растроганными, слыша родной язык... или когда их угощают хорошим обедом, таким, каким вы сегодня угощаете меня, и они становятся с хозяином друзьями-собутыльниками. Я не похож на этих глупых и наивных людей. Я вижу вещи, как они есть, и говорю их прямо в лицо, дорогой синьор.
Тогда внезапно, сама не знаю почему, может из жалости к этому несчастному адвокату, я сказала, почти не думая о том, что говорю:
— Вы знаете, почему адвокат пригласил вас на этот обед?
— Почему?
— Потому что все боятся вас, немцев, и адвокат хотел приручить вас, как это делают с дикими животными, которых приручают, давая им что-нибудь вкусное.
Может показаться удивительным, но на один момент лицо лейтенанта стало грустным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119