.. — Она отвернулась. Дождь продолжал барабанить по окнам.— Он изнасиловал меня, Берт.— Знаю.— Ну и... — голос у нее сел. — Ну, и что скажешь?— Так и убил бы подонка, — сказал Клинг.— Это понятно, но... как ты... как тебе то, что меня изнасиловали?Клинг с удивлением посмотрел на Эйлин. Она все еще сидела, отвернувшись, словно хотела скрыть повязку, а заодно и рану — свидетельство ее капитуляции.— Я хочу сказать... что я позволила ему изнасиловать себя?— Ничего ты ему не позволяла.— Я полицейский.— Детка...— Мне следовало бы... — Эйлин горестно покачала головой. — Я слишком перепугалась, Берт, — едва слышно закончила она.— Это я за тебя боялся.— Я думала, он убьет меня.Эйлин наконец повернулась.Взгляды их встретились. На глаза у Эйлин навернулись слезы. Часто заморгав, она подавила их.— Но полицейскому нельзя бояться, Берт! Полицейский должен... я бросила пистолет! Когда он ткнул мне ножом под ребра, я так перепугалась, что бросила пистолет! Он уже был у меня в руке, а я его бросила!— И я бы сделал то же самое.— А в ботах у меня был спрятан запасной, маленький браунинг. Я достала его и уже взвела курок, и тут он... тут он полоснул меня по лицу.Клинг молчал.— Я и не думала, что будет так больно. Знаешь, когда подбриваешь волосы под мышками или на ногах, бывает, порежешься, ну поболит чуть-чуть, и все, а тут — по лицу. По лицу и, о Боже, Берт, как же было больно! Я знаю, что не красавица, но это единственное мое лицо, другого нет, и когда он...— Ты неотразима, Эйлин, — прервал ее Берт.— Уже нет, — Эйлин снова отвернулась. — И вот тогда, когда он ударил меня и я выронила второй пистолет... тогда я поняла... я поняла, что сделаю все, что он от меня захочет. Да, Берт, я позволила ему изнасиловать себя. Позволила.— А иначе он прикончил бы тебя.— Такая беспомощность была, такая отвратительная беспомощность, — Эйлин покачала головой.Клинг не сказал ни слова.— Ну и... — У Эйлин снова прервался голос. — Наверное, ты все время задаешь себе вопрос, а может, это я сама напросилась...— Не городи чушь.— А разве не об этом думают мужчины, когда их жен или подруг...— Да, ты сама напросилась, — сказал Клинг. — Именно поэтому ты в том месте и оказалась, это твоя работа. Ты делала свое дело, Эйлин, и тебя ранили. И это...— И еще меня изнасиловали! — Эйлин обернулась к нему. Глаза ее горели.— И это тоже ранение.— Нет! Бывало, и тебе доставалось на работе, но после тебя никто не насиловал! И в этом вся разница, Берт.— Вижу, вижу я эту разницу.— Сомневаюсь. Потому что иначе ты бы не полоскал мне мозги всеми этими разговорами о работе.— Послушай, Эйлин...— Он изнасиловал не полицейского, он изнасиловал женщину! Он меня изнасиловал, Берт! Потому что я женщина!— Я понимаю.— Ничего ты не понимаешь! Да и как ты можешь понять? Ты мужчина, а мужчин не насилуют.— Насилуют и мужчин, — кротко сказал он.— Где? В тюрьме? Так только потому, что под рукой нет женщины.— Мужчин тоже насилуют, — повторил Клинг, но распространяться на эту тему не стал.Она посмотрела на него. Боль, застывшая у него в глазах, была, кажется, такой же сильной, как и та, что она испытала, когда этот мерзавец разрезал ей щеку. Эйлин не сводила с Клинга глаз, словно в самую душу его хотела проникнуть. Злость и отчаяние постепенно проходили. Перед ней Берт, а не какой-то безымянный враг, назовем его, скажем, «Этот». Перед ней Берт Клинг и в конце концов, он-то уж к насилию вовсе никакого отношения не имеет.— Извини, — сказала она.— Да ладно, о чем речь.— Мне не следовало обрушивать все это на тебя.— А на кого еще? — улыбнулся он.— Нет, право, мне очень-очень жаль.Она потянулась к нему. Клинг утопил ее маленькую ладонь в своих руках.— Никогда не думала, что такое может случиться со мной, — вздохнула Эйлин. — Даже в самых страшных снах присниться не могло. Конечно, я побаивалась, всегда немного волнуешься...— Ясное дело.— Но что это в действительности может произойти, я ни секунды не думала. Помнишь, как я фантазировала насчет того, как меня изнасилуют?Он кивнул.— Да, фантазии остаются фантазиями до того самого момента, когда превращаются в действительность. Раньше я думала... мне казалось... в общем, чего там говорить, Берт. Мне было страшно. Даже с прикрытием было бы страшно. Но боялась я не того, что изнасилуют. Может, ранят, но не изнасилуют. Я ведь была полицейским, а как полицейского можно...— Что значит была? Ты и есть полицейский.— Да, да, Берт, и, пожалуйста, не сомневайся в этом. Помнишь, я говорила, как меня унижает, что приходится быть подсадной уткой? И что я буду просить о переводе на другую работу?— Помню, конечно.— Ну, так теперь меня калачом с места не сманишь.— Отлично, — Берт поцеловал ей руку.— Потому что... Ведь кто-то должен... Чтобы с другими женщинами того же не случилось. Кто-то должен...— Да, — сказал Берт, — и этот кто-то — ты.— Да, я, — Эйлин глубоко вздохнула.Он прижал ее руку к щеке.Несколько минут они просидели молча.Эйлин снова отвернулась, но в последний момент остановилась и посмотрела Клингу прямо в глаза. И в третий раз голос изменил ей:— А ты... ты будешь любить меня с этим шрамом? * * * Бывает, попадаешь в десятку с первого выстрела.Начать с того, что список запрашивали не десять человек, как запомнилось Элиезеру Фитчу, а только восемь. Трое были из других городов: они собирались открыть местные отделения ГЦО, и им нужна была организационная поддержка. Пятеро — местные: группа в поддержку более строгого отбора книг для библиотек; группа, выступающая против права молодых девушек на гинекологическую консультацию без согласия родителей; группа противников эвтаназии — эти тоже заплатили сто долларов и запросили список вкладчиков ГЦО;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76