Через некоторое время
наступил черный миг, когда страх и ужас исчезли - я приучила себя к
смерти. Впервые в жизни у моей воли, у моего холодного рассудка появилась
возможность развиваться. Скованная физически, существуя почти без чувств,
я стала приобретать внутреннюю силу. Я начала видеть то, чего не замечала
раньше - слабые стороны Анры.
Ведь оторваться от меня напрочь он не мог. Цепь, которой он сковал
наши умы, оказалась слишком прочна. Как бы далеко он ни уходил, какие бы
ни воздвигал между нами преграды, я всегда могла видеть картины в какой-то
части его мозга - очень смутно, как какую-то сцену, разыгрывающуюся в
конце длинного, узкого и темного коридора.
Я видела его гордыню - рану, прикрытую серебристой броней. Я
наблюдала, как его честолюбие вышагивает среди звезд, словно это
драгоценные камни на черном бархате в его сокровищнице. Я ощущала, как
свою собственную, его удушливую ненависть к ласковым и скаредным богам -
всемогущим отцам, которые скрывают сокровища мира, улыбаются нашим
мольбам, хмурятся, качают головами, карают; я чувствовала его бессильную
ярость к оковам времени и пространства, словно все пяди расстояний,
которых он не мог видеть и по которым не мог ступить, сцеплялись в
серебряные кандалы у него на руках, словно каждый миг до и после его
собственной жизни был серебряным гвоздем в его распятии. Я скиталась в
продуваемых ураганами залах его одиночества, где мне удавалось увидеть
красоту, которую он лелеял, - смутные, заманчивые формы, которые режут
душу, как нож, а однажды я набрела на узилище его любви, где было
совершенно темно и не видно, что ласкают там трупы и целуют кости. Мне
стали понятны его желания - ему хотелось чудесных вселенных, населенных
разоблаченными богами. И я познала его похоть, из-за которой он дрожал
пред видом мира, словно это была женщина, и страстно стремился познать все
его секретные уголки.
Когда я изучила брата достаточно, для того чтобы начать его
ненавидеть, я, по счастью, обнаружила, что моим телом он владеет не так
легко и отважно, как я. Он не умел смеяться, любить и рисковать. Вместо
этого он робел, всматривался, поджимал губы, отходил назад...
Когда путники уже почти спустились по пандусу, Мышелову показалось,
что стон повторился и на сей раз был более громким и свистящим.
- Они со стариком приступили к новому этапу обучения и поисков,
которые забрасывали их в самые разные концы света; они надеялись, в этом я
уверена, добраться до царства мрака, где их могущество сделается
бесконечным. Я следила, как их поиски быстро продвигаются вперед, а потом,
к моему восторгу, всякий раз оканчиваются ничем. Их протянутые руки
чуть-чуть не дотягивались до следующей ступеньки мрака. Им обоим чего-то
не хватало. Анра ожесточился и постоянно винил старика, что у них ничего
не выходит. Они стали ссориться.
Когда я поняла, что Анра потерпел окончательный крах, я начала
издевательски смеяться над ним, но не вслух, а мысленно. Отсюда и до звезд
- нигде ему не было спасения от моего смеха, и он был готов убить меня. Но
он не решался на это, пока я находилась в его теле, а я теперь научилась
ему сопротивляться.
Быть может, именно этот мой слабый мысленный смех и обратил его
отчаянные думы на вас и на секрет смеха древних богов, и к тому же ему
требовалась помощь магии, чтобы вернуть свое тело. Какое-то время я
боялась, что он нашел новый путь к спасению - или к продвижению вперед, -
но сегодня утром я с чисто жестокой радостью увидела, как вы, наплевав на
посулы брата, с помощью моего смеха убили его. Теперь надо страшиться лишь
старика...
Снова проходя под высокой сводчатой аркой со странно вырезанным
замковым камнем, путники опять услышали свистящий стон, и на этот раз у
них уже не было сомнений в его реальности, близости и в направлении,
откуда он раздавался. Бросившись в темный и особенно туманный уголок залы,
они увидели там внутреннее окно, расположенное вровень с полом, а в этом
окне разглядели лицо, как бы лишенное тела и плававшее в тумане. Узнать
его черты было невозможно, оно походило на квинтэссенцию всех старых и
разочарованных лиц в мире. Бороды под ввалившимися щеками на нем не было.
Отважившись подойти поближе, путники увидели, что лицо это, похоже,
не лишено тела напрочь. Они разглядели призрачные, болтающиеся в тумане
обрывки не то одежды, не то плоти, пульсирующий мешок, напоминавший
легкое, а также серебряные цепи с какими-то то ли крючьями, то ли когтями.
И тут единственный глаз, остававшийся на этом постыдном обрывке
плоти, открылся и уставился на Ахуру, а высохшие губы сложились в
карикатурное подобие улыбки.
- Как и тебя, Ахура, - проговорил обрывок тончайшим фальцетом, - он
послал меня с поручением, выполнять которое мне не хотелось.
Движимые безотчетным страхом, Фафхрд, Мышелов и Ахура оглянулись, как
один, через плечо и уставились в распахнутую наружную дверь, за которой
клубился туман. Они смотрели так три, четыре удара сердца. Потом они
услышали тихое ржание одной из лошадей. После этого все трое развернулись
в сторону двери, но еще раньше кинжал, посланный недрогнувшей рукой
Фафхрда, вонзился в глаз замученного существа за внутренним окном.
Так они и стояли бок о бок: Фафхрд - с дико горевшими глазами,
Мышелов - напряженный, как струна, Ахура - с видом человека, который,
удачно преодолев пропасть, поскользнулся на самой вершине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71