Все, что произошло до сих пор,
теперь повторялось на новом, более глубоком и необычном уровне. Анра вновь
учил языки, но такие, каких не найти ни в одной из написанных человеком
книг, он возносил молитвы, но не тем богам, которым поклонялись обычные
люди, варил магические зелья, но уже не из трав, которые я могла купить
или стянуть. Ежедневно Анра изучал темные пути, недуги и тайные силы
человеческого мозга, тысячелетиями крывшиеся в душе эмоции, попавшие туда
из-за того, что боги не углядели коварные примеси в том прахе, из коего
создали человека. Тихо и постепенно наш дом стал храмом гнусности,
монастырем скверны.
Но в их действиях не было ничего от грязных оргий или порочных
излишеств. Во всем присутствовала строгая самодисциплина и мистическая
сосредоточенность. Они ни на шаг не отклонялись от единожды взятого курса.
Они стремились к знаниям и силе, рожденным тьмой, это верно, но при этом
были готовы на любое самопожертвование. Они были религиозны, но на свой
манер: они молились о вырождении всего сущего, их целью был мировой хаос,
на котором, словно на разбитой лире, играли бы их могущественные умы, их
богом была квинтэссенция зла, Ариман, вселенская бездна.
Дом продолжал жить своей обычной жизнью, однако казалось, что теперь
он населен лунатиками. Ей-же-ей, порою я чувствовала, что все мы, за
исключением Лиры, - лишь персонажи сновидений в пустых глазах старика,
актеры в поставленном им кошмаре, где люди изображают зверей, звери -
червей, черви - слизь.
Каждое утро я выходила на свою обычную прогулку по Тиру, я смеялась и
болтала, как прежде, но во мне была пустота - я знала, что уже не более
свободна, чем если бы была прикована к дому вполне реальными цепями,
словно щенок на привязи, пытающийся перепрыгнуть через садовую стену. И
только оказываясь на самом краю сферы влияния своих хозяев, я пыталась
сопротивляться им, и то пассивно, - так однажды я тайком дала Хлое оберег,
поскольку мне показалось, что они собираются произвести над ней такие же
опыты, какие произвели над Фриной. И с каждым днем сфера их влияния
расширялась - они давно уже ушли бы из дома, не будь Анра прикован к нему.
Теперь они посвятили свои труды тому, чтобы разорвать эти узы. Мне не
сказали, как они собираются это сделать, но вскоре я поняла, что тут
отведена роль и мне.
Меня укладывали на постель, направляли мне в глаза слепящие лучи, и
Анра принимался читать нараспев молитвы, пока я не засыпала. Пробуждаясь
спустя несколько часов, а порой и дней, я обнаруживала, что тем временем
занималась своими делами как обычно, мое тело рабски подчинялось командам
Анры. Порою Анра надевал на лицо тонкую кожаную маску, так что мог видеть
мир - если вообще мог - только моими глазами. Вместе с ощущением единства
с братом рос и мой страх перед ним.
Потом в течение некоторого времени меня держали взаперти, это было
что-то вроде варварской прелюдии к зрелости, или смерти, или рождению, а
может, к тому, и другому, и третьему вместе. Старик сказал тогда что-то
вроде "не видеть солнца и не прикасаться к земле". Часами я лежала,
свернувшись клубочком, в щели под кровлей или на тростниковой циновке в
подвальчике. Теперь, если можно так выразиться, глаза и уши были закрыты у
меня, а не у Анры. Часами я, для которой видеть и слышать значило даже
больше, чем есть, созерцала лишь отрывочные картинки, проносившиеся в моем
мозгу: маленький больной Анра, старик в дымной комнате, Фрина, корчащаяся,
лежа на животе, и шипящая, как змея. Но труднее всего было вынести разлуку
с Анрой. Впервые в жизни я не могла видеть его лицо, слышать его голос,
чувствовать, о чем он думает. Я сохла, как дерево, из которого вытянули
все соки, как животное, у которого умертвили все нервы.
Наконец настал день - или ночь, не знаю, что это было, - когда старик
снял маску с моего лица. Рядом со мной чуть брезжил какой-то свет, но мои
привыкшие к темноте глаза различили маленький подвальчик во всех его
подробностях. Три серых камня были вырыты из пола. Рядом с ними на спине
лежал Анра - изможденный, бледный, едва дышавший и выглядевший так, как
будто вот-вот умрет...
Путники остановились перед призрачной зеленой стеной. Узкая тропа
вышла на плоскую вершину горы. Впереди были лишь ровные черные скалы,
через несколько ярдов терявшиеся в тумане. Всадники молча спешились и
повели дрожащих лошадей в это влажное царство, которое очень походило бы
на фосфоресцирующее морское дно, не будь вода здесь практически невесомой.
- При виде брата, я почувствовала, как мое сердце сжалось от боли и
ужаса. Я поняла, что несмотря на то, что он так тиранил и мучил меня, я
люблю его больше всего на свете, люблю, как раб любит своего немощного и
жестокого хозяина, который во всем зависит от него, люблю, как терзаемое
тело любит повелевающий им деспотичный ум. И я почувствовала, что связана
с ним еще теснее, что мы не можем жить друг без друга в буквальном смысле
этого слова, как это бывает с некоторыми близнецами, которые срослись
телами в один организм.
Старик сказал мне, что если я захочу, то смогу спасти брата от
смерти, и велел мне поговорить с ним, как обычно. И я заговорила -
заговорила со страстью, рожденной многодневной разлукой. Если не считать
подрагивания покрытых болезненной желтизной век, Анра лежал совершенно
неподвижно, и тем не менее я чувствовала, что никогда прежде он не слушал
меня так внимательно, никогда прежде не понимал так хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71