- Тогда почему ты больше не целуешь улиток?
- Это не слишком приятное занятие. К тому же у меня - человека,
лишенного варварских предрассудков, на крайний случай есть Хлоя.
- Как же! Ты не бросаешь ее просто из гордости. Знаю я тебя. Уже
неделю ты ни о ком, кроме Ахуры, не думаешь.
- Штучка хорошенькая, но не в моем вкусе, - ледяным тоном ответил
Мышелов. - А вот тебе она, похоже, и впрямь вскружила голову. Как бы там
ни было, тебе следует попробовать мое лекарство. Свиньи со всего мира с
визгом побегут за тобой, вот увидишь.
Между тем Фафхрд дошел до того, что, держась на почтительном
расстоянии от очередной свиньи, созданной его неутоленной страстью,
предложил ей лохань помоев в надежде добиться чего-либо добротой. Но в
результате ему опять пришлось признать свое поражение и сунуть несколько
серебряных афинских дидрахм с изображением совы, устроившей истерику
скифской девице, у которой расстроился желудок. Оказавшийся поблизости
безмозглый, но любопытный молодой греческий философ заявил Фафхрду, что
важна лишь душа или сущность любимого человека, а его внешность не играет
ни малейшей роли.
- Ты принадлежишь к сократической школе? - нежно осведомился Фафхрд.
Грек кивнул.
- Сократ ведь был философом, способным не моргнув глазом выпить
неограниченное количество вина?
Снова последовал быстрый кивок.
- И это потому, что его рациональная сущность главенствовала над
животной?
- А ты человек образованный, - ответил грек с уважительным, но таким
же быстрым кивком.
- Погоди. Считаешь ли ты себя истинным последователем своего учителя?
На сей раз быстрая реакция грека сослужила ему недобрую службу. Он
кивнул, а через двое суток друзья вынесли его из погребка, где он, словно
какой-то удивительный младенец, лежал, свернувшись клубочком в разбитом
винном бочонке. Он не мог протрезветь несколько дней, и за это время
успела образоваться небольшая секта, поклонявшаяся ему как воплощению
Диониса. Однако она так же быстро и распалась, когда грек частично
протрезвел и выступил со своим первым пророчеством о пагубном влиянии
пьянства.
На следующее утро после обожествления опрометчивого философа Фафхрд
проснулся с первыми лучами жаркого солнца, скользнувшими по плоской крыше,
где они с Мышеловом решили переночевать. Лежа молча и недвижно, подавляя
желание слабым голосом попросить кого-нибудь купить мешочек снега у
ливанцев в белых бурнусах (солнце над ними щурилось даже в этот ранний
час), чтобы охладить гудящую голову, Северянин приоткрыл один глаз и
увидел то, что в своей мудрости и предполагал увидеть: Мышелова, сидящего
на корточках и устремившего взгляд на море.
- Сын колдуна и ведьмы, - обратился к нему Фафхрд, - похоже, нам
снова придется прибегнуть к нашему последнему средству.
Не оборачиваясь, Мышелов неторопливо кивнул.
- В первый раз мы едва остались в живых, - продолжал Фафхрд.
- Во второй раз мы отдали души Иным Существам, - подхватил Мышелов,
словно друзья пели утренний гимн Пепле.
- А в последний раз у нас отобрали светлую ланкмарскую мечту.
- Он может втянуть нас в такую попойку, что мы не проснемся лет
пятьсот.
- Он может послать нас на смерть, и мы возродимся лишь через два
тысячелетия, - продолжал Фафхрд.
- Он может показать нам Пана [в греческой мифологии божество стад,
лесов и полей, способное вселять в людей беспричинный ужас (отсюда
выражение "панический страх")], или отдать нас древним богам, или
зашвырнуть к звездам, или заслать в подземелья Квармалла, - заключил
Мышелов.
Несколько мгновений длилось молчание.
Потом Серый Мышелов прошептал:
- И все же мы должны посетить Нингобля Семиокого.
И это было воистину так: как правильно догадался Фафхрд, душа
Мышелова парила над морем в мечтах о темноволосой Ахуре.

НИНГОБЛЬ
И вот друзья прошли заснеженный Ливан и украли трех верблюдов - они
приняли мудрое решение увести их у богатого землевладельца, который
вынуждал своих арендаторов возделывать голые камни и засевать берега
Мертвого моря, - мудрое потому, что предстать пред очи Наушника Богов с
грязной совестью - дело гиблое. Через неделю страшной болтанки по пустыне
- недели буквально огненной, когда Фафхрд проклял богов племени
Муспелльхейма [в скандинавской мифологии - огненная страна, существовавшая
еще до начала творения], в которых он, впрочем, не верил, - друзья
добрались до Песчаных Гребней и Великих Песчаных Воронок и, со всеми
предосторожностями миновав их, пока они вращались довольно лениво,
забрались на Скалистый Остров. Как человек городской Мышелов заклеймил
Нингобля за то, что тот обитает в такой "богом забытой дыре", хотя
предполагал, что Торговец. Новостями и его подручные пользуются более
удобной дорогой, чем та, что предназначена для посетителей, и так же, как
и Фафхрд, знал наверняка, что Ловец Слухов (в особенности ложных, как
наиболее ценных) должен обитать одинаково близко как к Индии и бескрайним
садам Желтого Племени, так и к варварской Британии и воинственному Риму,
как к дышащим испарениями трансэфиопским джунглям, так и к таинственным
пустынным равнинам и достающим до звезд пикам за Каспийским морем.
Переполняемые надеждой друзья стреножили верблюдов, взяли факелы и
безбоязненно вступили в Бездонные Пещеры: опасность заключалась не в самом
визите к Нингоблю, а в мучительной притягательности его советов, которая
была столь велика, что человек следовал им независимо от последствий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71