Из того, что они говорили, я поняла: в этом жутком костюме
выступал рыжеволосый, а человек с лицом сатира изображал шаги, ритмично
ударяя кирпичом по каменному полу; он же изобразил звук вышибаемой двери,
прыгнув на положенную одним концом на камень доску.
"А теперь признайся, что твоя прабабка была замужем в Персии за
дурацким каменным демоном!" - мило пошутил он и погрозил пальцем.
И тут произошло нечто, ржавым кинжалом оцарапавшее мне душу и
напугавшее не меньше, чем само представление. Мать, хотя и была бледна,
как мел, и едва шевелила языком, лезла вон из кожи, чтобы дать всем
понять, будто ей страшно понравилась эта отвратительная шутка. И я поняла
почему. Она очень боялась лишиться дружбы этих людей и готова была пойти
на все, лишь бы не остаться одной.
И это сработало. Кое-кто, правда, ушел, но остальные поддались ее
шутливым мольбам. Они снова принялись пить, пока не захрапели тут же, на
каменном полу. Я прождала почти до рассвета и, собрав в кулак всю свою
волю, с трудом вылезла на черепичную крышу, сделавшуюся холодной и
скользкой от росы, и кое-как добралась до спальни.
Но уснуть мне не удалось. Анра не спал и жаждал узнать о том, что
произошло во дворике. Я умоляла не расспрашивать меня, но он стал
настаивать, и мне пришлось рассказать. Картины происшедшего так живо
крутились в моем усталом мозгу, что мне казалось, будто все это происходит
снова и снова. Анра задал мне массу вопросов, заставив не упустить ни
малейшей подробности. Я заново пережила свое радостное открытие, однако
теперь оно омрачалось уверенностью, что все эти люди лукавы и жестоки.
Когда я дошла до каменного идола. Анра пришел в ужасное возбуждение.
Однако, узнав, что все это было лишь скверной шуткой, он был разочарован и
даже разозлился, подозревая, что я лгу.
В конце концов он оставил меня в покое и я уснула.
На следующий вечер я снова залезла в тесную конурку под кровлей...
Фафхрд опять придержал лошадь. Облако тумана, закрывавшее вершину,
внезапно начало светиться, как будто взошла зеленая луна или сама вершина
была вулканом, плевавшимся зелеными языками пламени. Задранные вверх лица
путников приобрели зеленоватый оттенок. Зеленая туманная шапка
соблазнительно мерцала, словно громадный и призрачный драгоценный камень.
Фафхрд и Мышелов обменялись взглядом, в котором было изумление и
покорность судьбе. Затем они снова двинулись по сужающемуся гребню.
Ахура продолжала:
- Я готова была поклясться всеми богами, что это не повторится,
говорила себе, что скорее умру. Но Анра меня заставил.
Днем я обалдело слонялась по дому, словно призрак маленькой рабыни.
Старая Вероника была озадачена и уже начала что-то подозревать; мне
показалось, что и Фрина раз-другой понимающе мне подмигнула. В конце
концов даже мать заметила, что со мной что-то творится, и пригласила
врача.
Думаю, что в результате я и впрямь заболела бы и умерла или сошла бы
с ума, если бы не начала, сперва просто от отчаяния, выходить в город, где
мне открылся совершенно новый мир...
При этом воспоминании в голосе Ахуры послышалось сдержанное
возбуждение, и Фафхрд с Мышеловом сразу представили себе, каким
волшебством мог показаться ребенку Тир: его богатые гавани, торговая
суматоха, пересуды и смех, корабли и люди из дальних стран.
- Теперь я могла прикоснуться к любому из людей, которых раньше лишь
наблюдала с крыши. Каждый, кого я встречала, был для меня чудной тайной,
существом, с которым можно было посмеяться и поболтать. Я одевалась, как
девочка-рабыня, познакомилась с массой людей, и они всегда ждали моего
прихода - рабы, кабацкие девки и торговцы засахаренными фруктами, уличные
разносчики и писцы, рассыльные и лодочники, белошвейки и кухарки. Я
старалась быть всем полезной, выполняла мелкие поручения, с восторгом
слушала их бесконечные разговоры, передавала слухи, угощала украденной из
дома едой, - словом, сделалась всеобщей любимицей. Мне казалось, я никогда
не смогу насытиться Тиром. Я носилась по городу с утра до вечера и только
в сумерки перелезала назад через садовую стену.
Обмануть старую Веронику мне не удавалось, однако вскоре я придумала,
как избежать ее кнута. Я пригрозила ей, что скажу матери, будто это она
рассказала рыжеволосому и второму, с лицом сатира, о каменном идоле. Не
знаю, так ли оно было на самом деле, но угроза подействовала. После этого
старуха лишь злобно брюзжала, когда я возвращалась домой на закате. А мать
отдалялась от нас все сильнее, целыми днями предаваясь невеселым
размышлениям и оживая только по ночам.
И каждый вечер меня ждала новая радость. Я рассказывала Анре обо
всем, что видела и слышала, о каждом новом приключении, о каждой маленькой
победе. Словно сорока, я приносила ему каждый интересный оттенок, звук и
запах. Словно сорока, я повторяла услышанные мной слова незнакомых языков,
обрывки умных бесед жрецов или ученых. Я уже и думать забыла о том, как
скверно он со мной поступил. Мы снова играли в игру, еще более
замечательную, чем все прежние. Часто брат предлагал мне еще куда-нибудь
сходить, на что-то еще посмотреть, а однажды даже спас от двух
сладкоречивых александрийских работорговцев, которых сразу заподозрил бы
кто угодно, но только не я.
Случилось это очень странно. Эти двое пристали ко мне, сулили
угостить конфетами, если я пойду с ними, и тут я словно услышала шепот
Анры:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71