Можно подумать, он, Сирак, в Талине живет — усадил семью в машину и через час в Ереване.
— Сирак, послушай меня,— жена смотрела на него с мольбой,— может быть, ты все же поедешь... с Варданом... Машину на следующий год сменим... Мама обрадуется.
Он холодно оборвал жену:
— Я должен ехать в Японию по делам фирмы.
— Когда?
— Мистер Дэвис сегодня сказал, недели через две.
— Недели через две... Ну что ж, съездишь, вернешься, еще и время останется... А может быть, Вардана одного послать? Взрослый парень. Они его в Москве встретят.
Муж с женой переглянулись... Ты что, не понимаешь, что если он уедет, так насовсем? — говорил взгляд мужа. Мать это и сама знала: уехал — не воротишь. Но она выход искала. Отец же искал всякую причину для отказа.
В гостиную вбежала взволнованная Марго:
— Папа, мама! Вардан в своей комнате плачет! Все вверх дном перевернул и плачет. Магнитофон скинул на пол, разбил вдребезги.
— Какой магнитофон?
Жена со злостью и удивлением посмотрела на мужа: твой сын плачет, а ты... Да пусть провалятся в тартарары все твои магнитофоны! Вслух она не произнесла этого, но муж безошибочно прочел обвинение в ее взгляде. Тикин Арпеник вскочила, побежала в комнату сына — на второй этаж.
— И ты поднимись, пап,— попросила Марго.— Вардана так жалко.
— Ты иди, я попозже,— сказал отец.
Вардан, лежа на животе и уткнувшись лицом в подушку, рыдал. У матери сердце заныло от жалости.
— Успокойся, Вардан,— сама заплакала,— успокойся, что-нибудь придумаем, не плачь, я уговорю отца...
— И я хочу в Ереван,— робко улыбнулась Марго.— Я по бабушке соскучилась. И имена своих подруг уже забыла...
Вошел Сирак Ваганян, встал у изголовья кровати Вардана:
— Мужчина, а плачешь?
Вардан приподнялся, сел, кулаком вытер слезы, посмотрел на отца и ничего не сказал.
Марго подошла к отцу, обняла его:
— И я хочу в Ереван, и меня отправьте с Варданом.
— Тебя только там не хватало! — Сирак Ваганян грубо оттолкнул дочку.
Сестра подошла к брату, прижалась к нему головой и тоже принялась рыдать.
— Молчать! — гаркнул отец.
Вардан посмотрел на отца откровенно враждебным взглядом:
— Мы твои дети, но не твои ботинки, господин отец. И не лимонные деревья — вырыл, привез. Хоть бы ведро земли прихватил. Лимон всегда с землей перевозят.
— Про лимон я уже слышал!
— Слышать — еще не значит понимать... А ты... ты даже и не лимонное дерево.
Мать попыталась вмешаться, она уже не знала, что делать:
— Вардан, как ты разговариваешь с отцом!
— Это мужской разговор, мам. И потом... ведь вы, мам, привезли нас в свободную страну. Значит, мы свободны? Почему же отец не выдерживает этой свободы? Или он желает свободы лишь для себя? В Армении ты бурчал, что, мол, нет свободы. А здесь ты ее нашел? Тебя избрали австралийским президентом или хотя бы мэром Сиднея?
— Отец твой день и ночь на нас всех работает. Чего вам не хватает? Что — хуже других живем? Лишая себя многого, отец отдал и тебя, и Марго в армянскую школу — а ведь мог и в английскую, бесплатную,
отдать.
— Я хочу жить хуже других, не иметь того, что имею.— Вардану не хотелось причинять боль матери, однако...— В Армении мы вроде бы голые-босые не ходили. И школа там была бесплатная, как ты помнишь...
Сирак Ваганян сделал над собой усилие и сбавил тон: — Не ты ли сам был недоволен в этой твоей... Армении? Сын смотрел на него отчужденно. Ухмыльнулся:
— В моей Армении! Вот тут ты высказался поразительно точно. В моей Армении! Да, в моей Армении я кое-чем был недоволен, причем больше, чем ты.
— Вот видишь?
— Быть недовольным имеет право тот, кто любит.
— Значит, я Армению не люблю? — взорвался опять отец.
— Любишь. Тем более здесь, на расстоянии в двадцать тысяч километров. Раз в месяц ходишь в церковь, состоишь в церковном правлении. Мне смешно. С каких пор ты стал верующим? Почему в Эчмиадзин не ездил?.. Раз в неделю ешь шашлык в ресторане «Арарат»... Если ты так Армению любишь, что же ты ее оставил?
— Причины тебе известны.
— Да, дядюшка с тоски по тебе в щепку превратился! Как тебе было жить без него? Без матери, сестры, братьев, без Армении мог, а вот без дядюшки нет. Что же ты не остался жить у своего любимого дядюшки?
— Сам знаешь, почему не остался.
— Знаю, конечно. В Бейруте началась война. Ну и что? Остался бы. Ведь двести тысяч армян остаются там. И потом, остался же там дядя, без которого ты не мог жить?.. Ты хоть поинтересовался его судьбой? Может, он убит, как многие другие? Хоть бы уж телеграмму соболезнования дал. .
Отец был в полной растерянности.
Прислонился к стене, и показалось, что стена чуть-чуть отъехала под его весом и вот-вот рухнет.
— Знай, папа, если я не поеду, тебе это обойдется дороже... А я... я просто соскучился по бабушке...
Вардан открыл дверь и медленно, в задумчивости стал спускаться по деревянным ступенькам. Вышел на Айстрит. Большая часть армян сосредоточилась именно на этой улице. Стороннего человека тут пытались убедить, что Ай-стрит означает «Армянская улица». Хвастались — видите, как нас в Сиднее уважают. А про себя усмехались, может, и слезы лили, потому что, конечно же, знали, что Ай-стрит означает всего-навсего «Верхняя улица».
И Вардан Ваганян долго бродил один по тротуарам этой самой «армянской» улицы Сиднея. Он встречал таких же, как сам, одиноких прохожих — среди них наверняка было несколько армян.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Самолет из Москвы задерживался, и Арам Ваганян еще раз заказал кофе. Ночью он почти не спал, и теперь монотонный гул аэродрома навевал на него сладостную дрему.
И в магнитном поле его памяти ожил тот душный июньский вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179