А вот за их столик сел третий — мужчина средних лет. Он подошел к ним с чашкой дымящегося кофе и, не успев сесть, тут же принялся жадно глотать горький темный напиток. Обожжется, подумал Варужан. Он что-то сказал женщине, она улыбнулась, и в одно мгновение лицо ее преобразилось. Казалось, она наклонилась над огнем и от жара кожа зарделась. Нашли общий язык, подумал Варужан, и сейчас выйдут под руку, спустятся к ущелью. Молодец, товарищ, ты не только кофе пьешь с пылу с жару...
Мужчина в самом деле поднялся, сейчас, немного поломавшись, и женщина поднимется — пошлая, банальная, скучная история... Женщина сидела в прежней позе, и лицо ее приняло прежнее непроницаемо-равнодушное выражение. Мужчина, склонившись к ней, что-то сказал, она протянула ему пачку сигарет, он с осторожностью взял одну сигарету, сунул в рот, не зажигая, и удалился столь же быстро, как и появился. Нет, на свидание это не похоже, Варужан...
Как хорошо бабушка пела. Надо было взять у Сэма пленку, переписать... И вновь, как и несколько дней назад, с печалью подумал о том, что бабушка скоро уйдет. Однажды полушутя-полусерьезно он спросил: «Бабушка, бог есть?» Она обиделась: «Что тебе сказать, Варужан? Я ни разу его не видала, как он в фаэтоне по небу едет, но, чуть что, за подол его цепляюсь...» Дурацкий он задал тогда вопрос. Потом льстиво спросил: «Кого из внуков ты больше всего любишь?» Думал, она его назовет. Но бабушка долго глядела на него — большого непонятливого глупыша: «Неужто в любви есть больше-меньше?.. Дети что — рис, чтоб перебирать?» Бабушка-бабуля... Ключи от дома в Карсе Араму передала. А если бы в свое время она их отдала ему, стал бы он в Карсе искать дом деда? Вряд ли... Ведь Карс для него тогда был всего лишь утраченной картой, а не страной-камнем-землей-рекой. Хотя он и пережил две тяжелые ночи в этом таком близком и таком далеком городе... «Боль твоя, Родина,— из огня сорочка...» На нем этой сорочки не было. Вспомнил добавленную Артуро строку: «Любовь моя, Родина,—
из огня сорочка...» Но неужели это только любовь и боль Родины? Каждая любовь и каждая боль — огненная сорочка: тайно печет, жжет тебе нутро, а никто не должен видеть, что ты сгораешь. От боли или любви стисни зубы и молчи, даже улыбайся, потому что снять и выбросить этот огненный шелк означает не жить больше. Любовь Егинэ — огненная сорочка, боль Сюзи — огненная сорочка, дядино упорство и борьба — огненная сорочка, а жизнь бабушки вся, целиком в огненной сорочке прожита. Сейчас Варужану стало ясно, что и дед огненную сорочку носил, и на Араме она... «Что мне тут делать?» — разве этот простенький вопрос отца не огненная сорочка? Ни снять ее не в силах, ни жить с этим огненным вопросом на языке... Есть любовь — жжет, есть боль— жжет. А если нет этого жжения, нет и тебя...
Женщина, сидевшая за круглым столиком, допила наконец свой то ли апельсиновый, то ли абрикосовый сок, положила пачку сигарет в карман пальто, потом достала из сумочки зеркальце, стала прихорашиваться, легким движением поправлять, приглаживать пшеничные волосы. Потом медленно встала и направилась к двери. Старик же, тоже уже выпивший свое вино, сейчас лениво перебирал четки из черного янтаря и, только когда женщина поднялась, взглянул ей в лицо— может, только сейчас и заметил, что кто-то еще сидел за его столом. Сейчас женщина выйдет, шаги ее заскрипят на морозной улице, а потом она истает, растворится, исчезнет в пространстве. Кто она? Что ее заботит? Какая боль или любовь? Этого Варужан Ширакян не узнает никогда.
Жареное мясо, принесенное официанткой, так и осталось нетронутым на тарелке, Варужан съел только кусок хлеба с сыром и несколько маслинок.
Он потерял Егинэ... А разве находил ее? С горечью подумал о том, что она, видимо, единственная женщина, любившая его по-настоящему, ничего не требуя взамен,— любила, и все...
«Почему ты не полюбил Егинэ? — спросила в тот день Сюзи.— Ведь ты сам говорил: я люблю тех, кто любит меня».— «Для Егинэ, Сюзи, я просто писатель, она любит мои книги, хотя не знаю, стоят ли они того».— «Возможно, возможно, я ошибаюсь».— «Чтобы любить, нужно знать человека»— «В таком случае,— Сюзи чуть-чуть поколебалась, говорить или нет, и все-таки сказала,— как же ты, зная себя, можешь себя любить?» Жестокая девчонка Сюзи, откуда такой холодный металл в таком хрупком создании?..
Встал, положил на стол деньги, решил пойти мимо дома Егинэ, может быть, даже заглянуть в библиотеку.
На улице появились люди. Светило солнце, и шел снег. Варужан направился к дому Егинэ. Удобно — и библиотека на той же улице.
В библиотеку заходить не стал. Что он мог сказать, придя туда? На стуле Егинэ сидит та самая девушка — она бы удивилась, что-то заподозрила. Заглянул в окно, читальный зал был полон народу,— возможно, опять там проходил литературный диспут. А что еще зимой делать?..
Вот и дом Егинэ. Взглянул, прошел мимо. Вдруг бы показалась
тикин Седа: «Ну что муж с женой решили? Покупаете?» Нет, к счастью, не показалась.
Навстречу шел человек — в нем Варужан сразу узнал деверя Егинэ, даже имя его пришло на память: Сурен. Больше всего на свете Варужану не хотелось встретить в этом городишке именно его. Может, перейти на противоположный тротуар?.. Но Сурен смотрел на него в упор, конечно же узнал его, они продолжали двигаться навстречу друг другу и одновременно — будто по чьему-то приказу — остановились. Ожидается поединок, подумал Варужан, но перед тем, как скрестить шпаги, следует посмотреть в глаза друг другу.
— Здравствуй,— буркнул Варужан.
— Опять ты? Нет, что ли, от тебя спасения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179