Здесь - бессилие поникло до мрачного отчаяния, до гнуснейшего, мсти-
тельного осмеяния того инстинкта, который непрерывно победоносно засева-
ет опустошенные смертью поля жизни и является возбудителем всей красоты
мира; здесь свински подрывали самый корень жизни, отравляя гноем больно-
го воображения таинственно прекрасные истоки ее.
Но - что же это за жизнь там, наверху, откуда люди падают так страшно
низко?
(Окончание следует.)lrwdЮ{fjЦfФ{¦`jНлДЦПЫR}EpИД]ФЮ+lДИlПИК-
JЮBНfд=r]UФJU -г#_24


М. ГОРЬКИЙ.
ЗАМЕТКА ЧИТАТЕЛЯ.
Одно из самых крупных событий двадцатого века то, что человек, нау-
чившись летать над землею, тотчас же перестал удивляться этому. Утрату
человеком удивления пред выдумками его разума, пред созданием его рук, я
считаю фактом огромной важности, и мне кажется, что человек двадцатого
века начинает думать уже так:
- Летаю в воздухе, плаваю под водою, могу передвигаться по земле со
скоростью, которая раньше не мыслилась, открыл и утилизирую таинственный
радий, могу разговаривать с любой точкой планеты моей по телефону без
проволок, как будто скоро уже открою тайну долголетия. Что там еще скры-
то от меня?
И дерзко, упорно исследуя хитрости природы, главного врага его, чело-
век все быстрее овладевает ее силами, создавая для себя "вторую приро-
ду". При этом он продолжает жить в высшей степени скверно и все сквернее
относится к "ближнему", подобному себе.
Я думаю, что скверненькая жизнь так и будет продолжаться до поры, по-
ка человек не поймет, что его основным свойством должно быть удивление
пред самим собою. Пред самим собою, во всей полноте своих творческих
сил, он еще никогда не удивлялся, а ведь в мире нашем только это, только
силы его разума, воображения, интуиции и неутомимость его в труде,
действительно, достойны изумления.
Странно, даже несколько смешно наблюдать удивление человека пред
граммофоном, кинематографом, автомобилем, но неутомимый творец множества
остроумных полезностей и утешающих забав - человек не чувствует удивле-
ния пред самим собою. Вещами, машинами любуются так, как будто они яви-
лись в наш мир своей волею, а не по воле существа, создавшего их.
* * *
Человек значит неизмеримо больше, чем принято думать о нем, и больше
того, что он сам думает о себе. Говоря так, я говорю о совершенно конк-
ретном человеке, украшенном множеством недостатков и пороков, о великом
грешнике против ближнего и против себя самого. Известно, что он служит
вместилищем семи смертных грехов.
Завистлив, но, тысячелетия завидуя полету птиц, научился и сам летать
птицей.
Жаден до чужой силы, но, питаясь ею, создал бесчисленное количество
разнообразных сокровищ и, в их числе, великолепные машины, уже значи-
тельно облегчающие тяжесть труда его.
Любострастен, но в греховном тяготении своем к женщине выдумал для
соблазна ее и для украшения себя поэзию бессмертной красоты.
Лжив, - но выдумал то, чего не было: прекрасные мифы, веселых богов
Олимпа и Прометея, врага им, выдумал Валгаллу и сатану, множество вол-
шебных сказок и необыкновенных людей - дон Кихота, Робинзона Крузо, Гам-
лета, Фауста и десятки подобных.
Скуп, ибо слишком любит копить пустяки и все-таки слишком жалеет тра-
тить силы свои для достижения лучшего, чем то, чего он уже достиг.
Горд, но я думаю, что это не грех, потому что с той поры как он начал
ходить на задних ногах, а передние развил как искуснейшее орудие всех
орудий, он имеет право гордиться собою.
Ленив, - вот самый тяжкий из всех смертных грехов его, именно благо-
даря лени и преждевременному стремлению к покою, он так медленно изменя-
ет постыдные и мучительные условия его жизни.
Затем я бы сказал о человеке так: это самое загадочное существо из
всех населяющих землю, существо, одаренное безграничной силою воображе-
ния, неутомимой жаждой творчества, дерзкой страстью к разрушению содеян-
ного им, замечательной способностью всесторонне осмеивать самого себя и
неуменьем удивляться себе самому. Вероятно, мудрецы, которые предпочита-
ют видеть человека в звериной шкуре, скажут, что я украсил его хвостом
павлина.
* * *
Кроме смертных грехов, часть которых только украшает его, человек, -
как это известно, - испачкан и засорен множеством мелких, дрянненьких
грешков.
Но я не моралист, это ясно из сказанного выше, копаться в хламе дрян-
неньких грешков я не стану, считая такое занятие крайне вредным. Вред-
ным, - потому что пристальное рассматривание и подчеркивание маленьких
человеческих слабостей как раз и устанавливает удобный для строгих судей
мира, но унижающий человека "бытовой" взгляд на него, как на ничтожество
по природе. Взгляд этот очень приятен любителям "духовной чистоты", кро-
тости и покорности некоторым, издревле "господствующим идеям", на коих и
основано "общество", ныне изгнившее до корней своих.
Этот взгляд разрешает относиться к человеку, как, примерно, к сырью
или - в лучшем случае - "полуфабрикату". Попирая человека "под нози
своя", моралисты монументально возвышаются над ним, и это их вполне
удовлетворяет.
Разумеется, я не буду спорить против того, что человек иногда охотно
оправдывает звание ничтожества, я сам нередко видел и вижу его таковым.
Но я твердо знаю, что, по силе условий "социального воспитания", челове-
ку очень легко быть "плохим", и что у него слишком мало причин быть "хо-
рошим", а если он все-таки хорош, так это - его личная заслуга. Со сто-
роны своей "плоховатости" человек мало интересен и не этим он удивите-
лен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83