По
сторонам двери - пыльные окна. У одного сидит Ф. Калугин, лысый, с шиш-
кой на желтом черепе и с лупой в глазу; круглолицый, плотный, он почти
непрерывно улыбается, ковыряя тонкими щипчиками в механизме часов, или
что-то распевает, открыв круглый рот, спрятанный под седою щеткой усов.
У другого окна - З. Небей, курчавый, черный, с большим, кривым носом, с
большими, как сливы, глазами и остренькой бородкой; сухой, тощий, он по-
хож на дьявола. Он тоже разбирает и слаживает какие-то тоненькие штучки
и, порою, неожиданно кричит басом:
- Тра-та-там, там, там!
За спинами у них хаотически нагромождены ящики, машины, какие-то ко-
леса, аристоны, глобусы; всюду на полках - металлические вещи разных
форм, и множество часов качают маятниками на стенах. Я готов целый день
смотреть, как работают эти люди, но мое длинное тело закрывает им свет,
они строят мне страшные рожи, машут руками - гонят прочь. Уходя, я с за-
вистью думаю:
- Какое счастье уметь все делать!
Уважаю этих людей и верю, что они знают тайны всех машин, инструмен-
тов и могут починить все на свете. Это - люди!
А деревня не нравится мне, мужики непонятны. Бабы особенно часто жа-
луются на болезнь; у них что-то "подкатывает к сердцу", "спирает в гру-
дях" и постоянно - "резь в животе", - об этом они больше и охотнее всего
говорят, сидя по праздникам у своих изб или на берегу Волги. Все они
страшно легко раздражаются, неистово ругая друг друга. Из-за разбитой,
глиняной корчаги, ценою в двенадцать копеек, три семьи дрались кольями,
переломили руку старухе и разбили череп парню. Такие драки почти каждую
неделю.
Парни относятся к девицам откровенно цинично и озорничают над ними:
поймают девок в поле, завернут им юбки и крепко свяжут подолы мочалой
над головами. Это называется "пустить девку цветком". По пояс обнаженные
снизу девицы визжат, ругаются, но, кажется, им приятна эта игра - замет-
но, что они развязывают юбки свои медленнее, чем могли бы. В церкви за
всенощной, парни щиплют девицам ягодицы, - кажется, только для этого они
и ходят в церковь. В воскресенье поп с амвона говорил:
- Скоты! Нет разве иного места для безобразия вашего?
- На Украине народ, пожалуй, более поэт в религии, - рассказывает Ро-
мась, - а здесь, под верою в Бога, я вижу только грубейшие инстинкты
страха и жадности. Такой, знаете, искренной любви к Богу, восхищения
красотою и силой его - у здешних нет. Это, может быть, хорошо: легче ос-
вободятся от религии, она же - вреднейший предрассудок, скажу вам.
Парни хвастливы, но - трусы. Уже раза три они пробовали побить меня,
застигая ночью на улице, но это не удалось им, и только однажды меня
ударили палкой по ноге. Конечно, я не говорил Ромасю о таких стычках,
но, заметив, что я прихрамываю, он сам догадался в чем дело.
- Эге, все-таки - получили подарок? Я ж говорил вам.
Хотя он и не советует мне гулять по ночам, но, все же, иногда я выхо-
жу огородами на берег Волги и сижу там, под ветлами, глядя сквозь проз-
рачную завесу ночи вниз и за реку, в луга. Величественно медленное тече-
ние Волги, богато позолоченное лучами невидимого солнца, отраженными
мертвой луною. Я не люблю луну, в ней есть что-то зловещее и, как у со-
баки, она возбуждает у меня печаль, желание уныло завыть. Меня очень об-
радовало, когда я узнал, что она светит не своим светом, что она мертва
и нет, и не может быть жизни на ней. До этого я представлял ее населен-
ной медными людьми; они сложены из треугольников, двигаются как циркули
и уничтожающе, великопостно звонят. На ней все - медное: растения, жи-
вотные, - все непрерывно, приглушено звенит, враждебно земле, замышляет
злое против нее. Мне было приятно узнать, что она - пустое место в небе-
сах, но, все-таки, хотелось бы, чтоб на луну упал большой метеор, с си-
лою, достаточной для того, чтоб она, вспыхнув от удара, засияла над зем-
лей собственным светом.
Глядя, как течение Волги колеблет парчевую полосу света и, зарожден-
ное где-то далеко во тьме, исчезает в черной тени горного берега, - я
чувствую, что мысль моя становится бодрее и острей. Легко думается о
чем-то неуловимом словами, чуждом всему, что пережито днем. Владычное
движение водной массы почти безмолвно. По темной, широкой дороге
скользит пароход чудовищной птицей в огненном оперении, мягкий шум течет
вслед за ним как трепет тяжелых крыльев. Под луговым берегом плавает
огонек, от него по воде простирается острый красный луч - это рыбак лу-
чит рыбу, а можно думать, что на реку опустилась с неба одна из его
бесприютных звезд и носится над водою огненным цветком.
Вычитанное из книг развивается в странные фантазии, воображение неус-
танно ткет картины бесподобной красоты, и точно плывешь в мягком воздухе
ночи вслед за рекою.
Меня находит Изот, - ночью он кажется еще крупнее, еще более приятен.
- Ты опять тут? - спрашивает он и, садясь рядом, долго, сосредоточен-
но молчит, глядя на реку и в небо, поглаживая тонкий шелк золотистой бо-
роды.
Потом - мечтает:
- Выучусь, начитаюсь, - пойду вдоль всех рек и буду все понимать! Бу-
ду учить людей. Да! Хорошо, брат, поделиться душой с человеком. Даже ба-
бы, - некоторые, - если с ними говорить по душе - и они понимают! Недав-
но одна - сидит в лодке у меня и спрашивает: а что с нами будет, когда
помрем? Не верю - говорит - ни в ад, ни в тот свет. Видал? Они, брат,
тоже...
Не найдя слова, он помолчал и, наконец, добавил:
- ...живые души...
Изот был ночной человек. Он хорошо чувствовал красоту, хорошо говорил
о ней, - тихими словами мечтающего ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83