Болтанка в воздухе была страшная. П
риземлились возле Деб-рецена. «Дальше лететь нельзя, Ц сказал командир
самолета, Ц Карпаты закрыты толстым слоем туч, при таком ветре можем вре
заться в горы. Я получил приказ ждать погоды». Продуктов и денег ни у кого
с собой не было. Кругом ходили гуси, утки, но венгры отказались обменять ут
ку или гуся на часы. Небольшая воинская часть при аэродроме была на строг
ом пайке. Командир роты подарил нам дикого гуся, которого он убил на охоте
. Я варила его много часов, но он был твердый как самшит. Даже наши молодые з
убы не могли справиться с ним. Просидели день, два. Я решила ехать на поезд
е. Пошла на вокзал, села в какой-то проходящий поезд с разбитыми окнами. Пр
ибыла на нашу границу. Там меня дальше не пустили: в паспорте была отметка
, что выезд из СССР и въезд разрешен самолетом через определенные погран
ичные пункты. Мое служебное удостоверение тоже не помогло. Денег на теле
грамму и железнодорожный билет не было. Я подошла на перроне к первому по
павшемуся советскому полковнику. Узнала, что он едет из Вены в отпуск в Ки
словодск. Попросила одолжить мне тысячу рублей, которые обещала выслать
ему в Кисловодск сразу по прибытии в Москву (что я и сделала). Разыскала на
чальника Транспортного отделения МВД, рассказала ему о своей одиссее. Он
пригласил меня к себе домой, дал телеграмму в Москву. Через два дня было п
олучено указание, чтобы меня пропустили.
Из прилагаемого письма Рыбкина Б. А. Осипову А. Е. (Синицкая Н. Д. Ц его жена)
видно, что 22 октября я еще не прибыла в Москву. Приписка в конце письма сдел
ана рукой Осипова: «Суббота в Вене, Дебрецен Ц вторник». Значит, в Дебреце
не я просидела в самолете.
По прибытии в Москву мне было приказано принять дела отдела в качестве з
амнач отдела. Начальника отдела не было, поэтому я стала врио нач. отдела 1-
го Гл. управления. В 4-м Управлении мне сказали, что Рыбкин выполняет опера
тивное задание в Праге и пробудет там две-три недели.
Раза два Рыбкин звонил мне по «ВЧ». Просил прислать осеннее пальто, шляпу
и шарф: наступили холода. Прислал несколько записочек с оказией. В письме,
датированном 11 ноября 1947 года, он писал:
«…Самый напряженный момент всей моей поездки наступил сейчас. Чтобы теб
е было понятно, представь себе Ц человек взбирается на высокую скользку
ю гору. Вот-вот доберется до верхушки и ее одолеет, но хоть осталось недал
еко, но страшно скользко. Рискуешь каждую минуту сорваться вниз с ушибам
и. Держишься буквально когтями, чтобы не сорваться. В самые ближайшие дни
все станет ясно. Надеюсь, все кончится благополучно. Ты, пожалуйста, не вол
нуйся. Может быть, пока это письмо дойдет, ситуация у меня изменится к лучш
ему».
Борис Аркадьевич по характеру был весьма уравновешен, спокоен и рассуди
телен. Ему чуждо было чувство паники, растерянности, преувеличения опасн
ости. Поэтому такое письмо меня встревожило. Я спросила Эйтингона, как ид
ут дела у Рыбкина. «Нормально», Ц ответил он. Спрашивать Ц в чем состоит
суть задания Ц было не в наших правилах.
Это письмо было из Праги. А последнее письмо, датированное 23 ноября (за чет
ыре дня до гибели) я получила через неделю после похорон Рыбкина. Это пись
мо он посылал с оказией, с капитаном Нефедовым из Дрездена. В этом письме о
н писал:
«Сейчас выезжаю на один день в Берлин, а 26-го из Берлина «к себе» в П., буду та
м вечером. А не позже (выделено Рыбкиным) 29-го буду у Белкина, т. к.
мои документы на пребывание в П. кончаются 30 ноября. Оттуда сейчас же созв
онюсь с начальством, после чего, уверен, смогу выехать домой.
В Дрездене, как всегда, остановился у тов. Прокопова».
28 ноября я была на работе. Настроение было тяжелое, беспокойное. Я просто н
е находила себе места, сама не знаю почему. 27-го утром я пошла к Эйтингону (н
ач. управления П. А. Судоплатов находился в это время в командировке) и поп
росила его дать указание Рыбкину возвращаться в Москву поездом, а не сам
олетом. У меня все еще в памяти была страшная болтанка в воздухе, когда я л
етела из Вены в Дебрецен. Он обещал. Состояние тревоги не проходило. Меня у
дивляло, что Рыбкин не дает о себе знать (капитан Нефедов задержался в Дре
здене, и я понятия не имела, когда Рыбкин должен был вернуться). 28-го утром м
еня вызвали к Эйтингону. «Борис звонит по «ВЧ» Ц было первой мыслью. Но ко
гда я вошла в кабинет Эйтингона, то увидела, что трубки всех телефонов леж
ат на месте, на рычагах. Затем я увидела жену Судоплатова Ц Эмму Карловну
Каганову. Она работала преподавателем в Высшей школе МВД в Варсонофьевс
ком переулке. Я заметила ее удрученный вид и спросила: «Ты чего такая кисл
ая?» Она ответила: «У Толюшки (сына) коклюш». «Борис звонил?» Ц спросила я Э
йтингона. Он затянулся сигаретой и сказал: «Ты баба мужественная». Меня п
окоробило обращение на «ты» и слово «баба». «Борис Аркадьевич звонил?»
Ц снова спросила я. «Борис погиб», Ц мрачно произнес Эйтингон. До моего
сознания это не дошло. «Совсем погиб? Вы шутите!» Ц «Борис Рыбкин погиб вч
ера под Прагой в автомобильной катастрофе». И все равно это не укладывал
ось в сознании, скользило мимо. «Как погиб?» Ц спросила я. «Сейчас выясняе
м. Поезжай домой. Эмма Карловна проводит тебя».
Я пошла к себе в кабинет, собрала со стола бумаги, уложила их в сейф, опечат
ала, вызвала машину. Сотрудникам сказала, что сегодня на работе не буду. От
казалась от сопровождения Кагановой, сказав, что ее вид может напугать м
аму, а мне нужно ее подготовить. Сама я была спокойна, чересчур спокойна, в
ернее одеревенела, и это меня пугало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129