— Благодарю! — говорит он, когда ему подают кофе.— Пусть немного остынет, я не люблю горячий... Так вот, еще не встал, не умылся, а уже закуриваю. И это для меня, вы не поверите, самая сладкая цигарка. Наисладчайшая. Клянусь! Нечто божественное, по крайней мере для меня.
— Верно! Верно! Есть великие до табака охотники! — подтверждает Ивко, и на лице у него написано, что он силится вспомнить, где он мог познакомиться с этим человеком.
— И я был таким же, как вы сейчас о себе рассказывали,— говорит господин Мирко.— И я, как вы изволили заметить, еще в кровати, едва проснувшись и не умывшись, шасть под подушку за табакеркой! Привык, будучи уездным приставом и разъезжая по уезду, курить в постели. Стефка сердится: «Погоди, говорит, съешь хоть варенья!» А я ей в ответ: «Пропади оно пропадом, твое варенье, вот мое варенье, нет его слаще на свете!» И курю в постели. А иногда и ночью. Проснусь, скручу цигарку и дымлю себе в темноте!
— Что вы говорите? Так пристрастились?! — недоумевает госпожа Наталия.
— Ах, разрешите почтительнейше вам заметить,— говорит незнакомец,— что вы, мадам, представить себе не можете, до чего человек способен пристраститься к табаку!
Мадемуазель Марийола, очень вас прошу одну спичечку. О, большое спасибо! — И, закурив, с удовольствием затягивается и выпускает струю дыма.
А Ивко, позабыв о всех прочих гостях, ломает голову: кто этот человек, которому вот уже четыре раза подавали кофе, а он никак не уходит. (И, что самое страшное, говорит, будто может выпить целое ведро!) И никак не вспомнит.
— Полагаю,— продолжает таинственный незнакомец,— что мог бы выдержать трое суток без крошки хлеба, но без курева — ни дня, ни часа, ни минуты! — И с блаженным видом поглядел на вьющийся кверху дымок своей цигарки.— Чудесная вещь!
— Конечно! — подтвердил один из гостей, и это было его первое и, видимо, последнее слово.
— И если бы передо мной, после трехдневного поста, например, положили с одной стороны бифштекс или какое-нибудь самое вкусное блюдо, а с другой стороны — цигарку и сказали бы: выбирай, я бы...
— Ты бы взял и то и другое! — перебил его с ехидством и пренебрежением господин Мирко, которого незнакомец начал раздражать.
— Ошибаетесь, глубоко ошибаетесь, почтеннейший! Я без всякого промедления взял бы цигарку, а на еду и не посмотрел бы. И согласился бы голодать еще три дня. Можете думать что хотите, но я, по крайней мере, такой. Просто жить не могу без табака. Воздух и табак — моя стихия.
— Да, есть такие люди,— заметил кто-то из гостей.
— Это чистая блажь! Одно воображение, и ничего больше, уверяю вас. Чистая блажь,— говорит господин Мирко, обращаясь к присутствующим,— и если вы послушаете историю о том, что случилось со мной лично, то перемените свое мнение.
— Возможно, весьма возможно. Пардон, сударь! — говорит незнакомец.— Но я понимаю и думаю не так.
— Если бы семь...
— Пожалуйста, пожалуйста, рассказывайте, я сгораю от любопытства! — снова перебивает его незнакомец.
— Если бы семь лет тому назад,— начинает снова господин Мирко, стараясь говорить громче,—кто-нибудь мне сказал, что я могу прожить без курева хотя бы полчаса, поверьте, я счел бы его, глупцом, который не знает, что говорит. Потому что курил я безбожно! Одну цигарку докуриваю, а другую уже свертываю; одну бросаю, другую вдеваю в мундштук (было у меня семь мундштуков из настоящей пенки и янтаря). В будние дни, когда на службе, еще куда ни шло, но по воскресеньям, когда сидишь сложа руки, просто изнываешь от тоски и безделья. Пишу я маловато, почти не читаю, отчасти из-за слабых глаз, отчасти потому, что нынешние книги не похожи на прежние: все про любовь толкуют, нет того, чтобы описать, скажем, войны Наполеона или охоту на львов, слонов либо тигров и воспитывать в людях смелость. Ничего, брат, такого нет, и потому
по воскресеньям так скучно!
— Еще бы, представляю себе! Привыкли к работе. Прошу вас, рассказывайте дальше,— вставляет свое слово незнакомец.
— Да, терпеть не могу дармоедов! — продолжает господин Мирко, искоса поглядывая на неизвестного.— И как уже сказал, вытащу из-под кровати большую пачку табаку, расстелю на столе газету,— он засучивает рукава,— высыплю на нее пол-окки или чуть поменьше табаку, усядусь и давай вертеть цигарки. Наготовлю на целую неделю. Вот воскресенье и пройдет.
— Ужасно! — восклицает неизвестный.
— И так все тянулось, пока не ввели монополию,— продолжает рассказ господин Мирко,— табак вздорожал и стал хуже, и я уже начал...
— Пусть будет монополия, но я не могу не курить! Пардон, продолжайте, пожалуйста.
— Вхожу я как-то купить табаку. Даю шестьдесят пара за пакет. Беру его в руки, а там, брат, смотреть не на что! Чуть надавил, а он что губка. Беру другой, третий, четвертый — все одинаковые. Эх, думаю, до чего ты, Мирко, дожил! Кусается, точно шафран. Но что поделаешь, взял! Дня через два-три захожу опять. Выбираю, кое-как нащупал пачку поплотней. Прихожу домой, распечатываю, а там, брат, одна труха, как нюхательный, сор да пыль. «Ведь это,— говорю я мальчику,— навоз размельченный!» — «Возможно, и навоз»,— отвечает он. «Почему «возможно», если на самом деле так».— «Вы хотели полную пачку»,— говорит он. «А кто мне за нее заплатит?» — спрашиваю я. «Раз вы распечатали ее без свидетелей, то ничего не поделаешь, придется другую купить»,— говорит мне, поднимаясь из-за прилавка, монопольщик. «Не желаю я покупать другую!» Бросил я в сердцах пачку и вышел из лавки. И деньги пропали и табак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43