— Оставьте его! — просит Ивко, и цыгане уходят вместе с изгнанным барабанщиком, возвратив ему барабан, палочки и угольник; потом, словно ничего не случилось, останавливаются перед следующим домом и начинают играть.
За цыганами пришли толстопузые трубачи и сыграли два марша, собрав окрестных ребятишек. Пока они играли, мальчишки устроили перед домом учения, маршируя с улицы во двор и обратно. Угостившись и получив подарки, музыканты поблагодарили и отправились играть к шестому от Ивко дому. Вслед за трубачами пришли снова цыгане. Пришли, сыграли, пожелали счастливого праздника и ушли. За ними третьи, потом четвертые. И наконец вслед за ними притащился рыжий шарманщик. Где цыгане остановятся, останавливается и он, где играют они, играет и он. Нынче он хорошо заработал, а намедни всякое могло бы случиться. Потому что намедни зоркий глаз всегда бдительного и неутомимого господина Светолика, практиканта полицейского управления, приметил его, когда он «для отвода глаз играл на шарманке, а на самом деле косился на Сува-Планину, имея намерение снять с нее план и выдать военную тайну кому-то из наших врагов», если воспользоваться выражениями господина Светолика, которыми он украсил свое донесение. Было в нем немало путаницы, натяжек, в результате косоглазого шарманщика чуть было не выслали, но — как ни странно! — дело замял сам господин окружной начальник. И что самое удивительное и неожиданное, вместо того чтобы поблагодарить господина Светолика и, скажем, порадовать его указом о производстве в чиновники,— а после одиннадцатилетней практикантской службы это, пожалуй, было бы справедливо,— господин начальник распек господина Светолика, а потом еще спросил:
— Когда же ты, Светолик, наконец ума наберешься?! Эх, братец ты мой, ничего из тебя не выйдет!
С тех пор служба ему опостылела, но в отставку подавать Светолик не собирается.
Покуда шарманщик играл польку, в соседнем дворе юные модисточки плясали. Пританцовывала в прихожей и в боковушке от нечего делать и красавица Марийола. Сыграл шарманщик и наше, сербское коло, потом сентиментальную швабскую песенку. Разумеется, Ивко угостил и одарил и рыжего шарманщика, да к тому же еще объяснил ему, что такое сербская слава:
— Сколько ни есть крещеного люда, обойди хоть весь мир, нигде не празднуют славу, кроме как у нас, сербов. Все прочие, даром что христиане, не славят так своего покровителя! Запомни: из христиан только мы вот так крестимся,— и он показал сложенные в щепоть пальцы.— А вы вот так,— и показал ладонь.— Знаю я все это! Но все мы христиане.
— О! Йа, йа, Христиан, данке! — благодарит немец, вскидывая шарманку на плечо, и все кланяется. Приятно ему, что хозяину дома известно, что его зовут Христиан.
— Ив следующем году, и в следующем, каждый год в этот день моя слава... Изволь, брат, еще одну анисовую.
Шваб пьет и собирается уходить.
— Ну конечно, мы ведь христиане, понятное дело: и я христианин, и ты христианин. Мы все христиане, а турчин, турок свое получил! — И мастер показал, как выпроваживали турок.— Турок убрался!
— Йа, тюрк нет, карашо! — говорит шваб, еще раз оборачивается и, сняв шляпу, кланяется. Потом направляется к дому, откуда только что вышли цыгане. Потом к третьему, четвертому, пятому и всюду играет, пьет ракию и вино,
пока не напивается допьяна, и ложится в тень, а ребятишк.., окружив шарманку, начинают играть сами.
Только ушел шарманщик, как начали прибывать гости. Гости на славах делятся обычно на две, а точнее сказать, на три категории. Кто празднует славу или на них бывает, со мной согласится. Первые гости приходят до обеда, вторые после обеда, третьи уже глядя на ночь. До обеда, как заведено, приходят дальние знакомые, с официальным визитом; после обеда — приятели, а вечером — закадычные друзья. Так было и у мастера Ивко. До обеда приходили чиновники и добрые знакомые и те, что сами праздновали,— к последним забегал на минутку и мастер Ивко. Одни входят, другие выходят, встречаются в воротах.
— Пожалуйста! Пожалуйста! — говорят они друг другу и топчутся на месте, пока наконец из-за чрезмерной церемонности не застрянут в воротах. До обеда народу побывало изрядно.
Ивко доволен, как хозяин, который видит, что дела идут хорошо. Для малознакомых Ивко поставил у ворот ученика, чтоб заворачивать и направлять гостей. Старые знакомые не спрашивают и прямо идут в дом, а новые останавливаются, смотрят, горит ли свеча. Увидав, что свеча горит, и убедившись, что славу празднуют, они начинают оглядываться по сторонам, кого бы спросить, в этом ли доме проживает одеяльщик Ивко Миялкович? Вот для того Ивко и поставил у ворот ученика, того самого, которого нарядил в шелковый жилет с зелеными цветочками и собственные штиблеты, чтоб он оповещал людей, но строго-настрого наказал, чтоб, чего доброго, не вздумал шутки шутить и здороваться с гостями за руку или целоваться с ними, как это делал ученик в позапрошлом году, не то он исколотит его так, что синяки останутся до следующего юрьева дня; а только когда спросят — так гласил наказ мастера Ивко,— должен сказать: «Здесь. Пожалуйте сюда!» И эдак бочком-бочком провести гостей в дом.
— Смотри, накормлю, как осла завтраком,— закончил свое наставление Ивко,— если поступишь по-другому!
По-настоящему народ повалил лишь после обеда. Гости без конца входят и выходят. Комнаты то наполняются, то пустеют. Близкие знакомые сидят в прихожей и на веранде. Картины меняются, одна другой краше, одна другой пестрей, совсем как в калейдоскопе. Комнаты то набиты битком, то вдруг хоть шаром покати — почти никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43