Его дом! Разве ты,— рычит он,— брат моей жены, чтоб мне с тобой делиться? — И он кладет к себе на колени ружье.
— Твой дом, твой! — говорит Ивко.— А я зашел пригласить тебя к себе со всей честной компанией! Милости прошу ко мне выпить и закусить!
— Куда? — спрашивают побратимы.
— Я же сказал, ко мне домой! — говорит Ивко.
— Что ж, пойдем! — соглашаются Калча и неизвестный.
— Нет, нет! — кричит Уж.— Я не чета Ивко. Это он гонит из дому гостей, а я с ними не так-то легко расстаюсь. Другой я человек. Погибать, так вместе!
— Правильно, погибать, так вместе! — соглашается Калча.
— В порошок сотру, с землей сровняю,— скрежеща зубами, рычит Уж,— если только кто с места двинется.
Оставайтесь здесь. А Ивко пусть себе идет, он всегда портит компанию! — заканчивает Уж с презрительной миной.
— Дозволь, побратим, слово сказать,— просит Ивко.
— Нечего меня просить. Я тебя не гоню, как ты нас гнал, но гостей у меня не сманивай, если тебе жизнь дорога. Спасибо тебе за все, чем ты нас после стольких лет дружбы потчевал, обидно мне, побратим, очень обидно... До самой смерти тебе этого не прощу, ей-богу! Калча, налей мне стакан, поднеси хозяину, а не голодранцу.
— Ха-ха-ха,— посмеивается Калча,— не по тому следу ты, побратим Ивко, на зайца пошел.
Ивко видит, что опять попал впросак, как говорится, фокус не удался. Он отходит и снова принимается разгуливать взад и вперед по двору и обалдело глядеть на царящий вокруг разгром. Потом машинально нагибается, поднимает плисовую куртку, манжету и обломок трости. Обернувшись и оглядев поочередно всех, он убеждается, что гуляки одеты. «Кто же, господи, позабыл эту куртку и поломал трость? — думает Ивко.— И оставил ли ее человек в руках нападающих, спасаясь от них, или не успел надеть, когда его выгоняли? И кто и об кого обломал трость? Спрашивать их бесполезно, кто знает, что они наплетут, и бог весть, помнят ли о происшедшем? Все покрыто мраком неизвестности и вряд ли когда увидит свет». Так размышляет Ивко, удрученно разгуливая и «теряясь в недоумке», как говорили наши старики. Смотрит на плисовую куртку, и стыдно ему перед соседом Йорданом, который и сегодня все топчется у забора, сеет вьюнки.
— Побратим, иди сюда, выпьем винца! Сейчас вот стаканы вымою, чтоб приятней было пить.
— Оставь меня хоть ты в покое!
— Эй, иди, когда говорят! — горланят дружно собутыльники. — Пожалуйста, братцы, друзья, вся честная компания! Христиане вы, сербы или турки-зейбеки? Что вы за люди? Уходите из моего дома, заклинаю вас!
— Ого-го-го! Вишь, как заговорил! — рявкает Уж и стреляет из ружья в воздух.— С каких пор это твой дом?
— Богом клянусь, вот уже третий день, как он не мой! — восклицает Ивко.— Это уже, братцы, невыносимо!
— Невыносимо, когда бьют! — замечает неизвестный и опрокидывает в глотку стакан вина.
— Ты помалкивай, сопляк несчастный! — взрывается Ивко, но потом берет себя в руки, принимает более смиренную позу и продолжает: — Уходите, неужто самим не надоело? — И он начинает перебирать по пальцам: — Пришли, уселись, пили, обедали и опять пили; ужинали, завтракали и без конца пили; спали, курили мой табак, перестреляли моих кур, опозорили меня перед людьми! Что вам еще нужно? Вы христиане? Есть у вас совесть?! Я ведь тоже не турецкий святой, чтоб терпеть такие убытки!
— Никуда мы не уйдем! — кричат побратимы.— Убирайся сам!
— Кому это убираться? — вскипает Ивко.— Мне, что ли? Да вы и ахнуть не успеете, как все отсюда вылетите! Как миленькие вылетите, кликну вот соседей... своих ребят да учеников, только вас и видели!
— Кого кликнешь? Кого, сосунков? — орет Калча.— Коль на то пошло — прольется кровь, как под Келекулой в былые времена. Да я перестреляю вас, как зайцев, вы у меня разлетитесь по соседским дворам, как куропатки, стоит взять вас на мушку.
— Значит... не хотите уходить?
— Не хотим.
— Что ж, пойду жаловаться в общину.
— Скатертью дорога! — смеется ему в лицо Калча.— Пошел телок медведя пугать! Хе-хе-хе! Не по тому следу на зайца пошел!
— Мать честная, что же мне делать?! — бормочет Ивко, уходя.— И пожалуюсь, никто не поверит. Пропал, как есть пропал!
Выйдя за ворота, он стал расхаживать перед домом. «С кем посоветоваться, кому рассказать о своем позоре? — рассуждает он про себя.— Жаловался ли на такую беду еще кто-нибудь на свете?» И снова заходит во двор.
— Слушайте, уйдете вы, наконец, из моего дома, чтоб не срамиться ни мне, ни вам?!
— Нет, мы останемся здесь! — заявляет Калча.
— Вот как вас прошу,— говорит Ивко, снимает свою феску и кладет на землю у ног,— идите домой!
— Брось эти штучки,— говорит Калча.— Об этом лучше не поминай, убирайся-ка подобру-поздорову вон за тот угол дома и с такими разговорами во двор больше не суйся, не то погибнешь. Раз, и покойник! — повышая голос, заканчивает Калча и берет с колен Ужа ружье.
— Неужто погибать на свою славу! — тонким голосом, жалобно восклицает Ивко и невольно пятится за угол, словно за демаркационную линию.— Почему я должен погибать?! Убирайтесь вон!..
— В книге, брат, опишут и люди читать будут после
нас, как побратим убил побратима и как один из них погиб на собственной славе!—произносит Калча, еще больше возвышая голос.
— Мне погибать?! — вздрагивая, шепчет про себя Ивко, стоя за углом.— Да с какой стати?
— «Кто его убил?» — спросят потом люди. «Убил его побратим Калча!» — скажут друзья. «А за что он его убил?» — «За то, что он стыдился друзей, старых обычаев не блюл!» — «Что ж, правильно, поделом ему! Не Калча его убил, а святой патрон собственный! Разве наши предки, братец ты мой,— скажут они,— не чтили целых пятьсот лет своих святых, не праздновали под игом, в пору насилий и притеснений славу, не берегли обычаи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43