— Две, как водится, дадим Волку за то, что он их заколол; одна мне останется, потому что я помогал стряпать, я был младшим, а он старшим поваром.
— Что он жарит, а?
— Нет ничего на свете вкуснее апрельского барашка, господин председатель!
— Отведайте стегнышко, господин председатель,— предлагает Волк.— Калча, подай стул!
— Спасибо, спасибо! Стегнышко я возьму, но сесть не сяду, я так, стоя. Стегнышко следует есть стоя. И кроме того, я пришел сюда не для того, чтобы угощаться,— я уже тут был, когда полагалось! — а как официальное лицо, чтобы...
— А сейчас мы малость подзаправимся,— говорит Уж, выходя из погреба с полными руками бутылок,— пообедаем! Хоть лопни брюшко, да не пропадай добро! Вот и вино. Побратим, помой-ка этот стакан,— обращается он к неизвестному.
— Пожалуйста, господин председатель, малость винца. Вино замечательное, только попробуйте! И турок ради такого вина позабудет о законе!
— Спасибо, Калча.
— Вино просто антик, чурлинской лозы, трехлетка. Давайте-ка, господин председатель, опрокинем по рюма-шечке.
— Ладно, уговорил, но только по одной.
— Хе-хе! — Калча с довольным видом наливает.— Сколько душе угодно, принуждать не станем.
— Слушай, что ты делаешь? Посмотрите на него! Тоже мне стряпуха! — говорит председатель, увидев, как Волк режет жареного барашка.
— А все твердит, будто лучше всех умеет! — замечает Калча.
— Как же ты режешь? Куда это годится!
— Ни к черту не годится, господин председатель,— поддакивает Калча.
— Если хочешь знать, то по-настоящему барашка и не режут на куски, а подают на блюде целиком, как турки делают.
— Ну, что я вам говорил? А они мне: «Ты, Калча, помалкивай; ты мастак по зайцам да диким козам!» А видите, и председатель то же самое говорит!
— Будь моя воля,— говорит председатель,— я не позволил бы его разделывать. Барашка колют, жарят и, как только он готов, нож за пояс, и — пальцами, как велит природа. И запомни, жареного барашка лучше всего подать на блюде целехоньким и, сидя скрестив ноги по-турецки, пальцами сдирать мясо с костей. Вот так-то! Начнешь есть, остановиться не можешь: такое объеденье! Ну да ладно', раз ты начал, дай-ка мне сюда нож, я...
— Нож, подайте нож! — закричали все и кинулись услужливо за ножом.
— Сам господь бог тебя сюда послал,— радостно восклицает Калча.— Тебя нам и не хватало!
— Вот гляди, как режут, вот так... раз уж ты начал... И поскорей ставьте тарелки на огонь, надо их немного согреть, если, конечно, хотите есть барашка горячим,— на холодной тарелке он тотчас застынет! Ну, а ежели любите холодного, иное дело. Что касается меня, то я люблю и так и этак. А кому нравится горячий, тарелку надо чуть подогреть...
— Боже! — восторгается Калча, сияя от счастья.— Что значит ученый человек? Во всем разбирается!
— Так... давай с огня тарелки. Вот теперь можно есть!
— Эх, где моя молодость? Что значит недоучиться! — восклицает Калча.
— Насадить на вертел и сжарить — дело не хитрое, но чтоб разделать, нужно искусство. Ну, ешьте... я себе возьму только почечную часть. Дай-ка стул.
— Стул! — кричит Калча и подает свою небольшую треногую табуретку.— Или, может, принеститК комнаты стул и подушку?
— Оставь, хорошо и так! — говорит председатель.— Охо-хо! Просто тает во рту. Налей-ка мне еще чурлинского. Ты сказал, вино чурлинское? Не привираешь?
— Чурлинское, господин председатель,— уверяет его Калча,— зачем мне врать! У него виноградники в Чурлине.
— Тогда наливай!
Наливают, чокаются, желают друг другу здоровья и пьют.
— Славу славили, славу встретили, господин председатель,— говорит здравицу Волк.— Как я вас нынче в своем доме, так вы, если бог даст, когда-нибудь и меня в своем приветите, как сможете и как, дай боже, захотите!
Пьют и переворачивают стаканы.
— Хорошее вино! — говорит председатель.— Дай-ка мне еще ребрышко. Так. А потом подобру-поздорову разойдемся, чтоб и я вами, и вы мною остались довольны и, главное, чтоб Ивко нашего обрадовать.
— Экая собака! Видали, господин председатель, до сих пор его нет! А какая компания, какое застолье! И не пожелал, собачье отродье! Не пожелал остаться! — возмущается Калча.
— Так и тает! Охо-хо! — говорит председатель, берясь за ребро.— Гляди, Калча. Вот как это едят! А, не умеешь ты, эх!..
— Еще кусочек! — хором предлагают три побратима, и каждый кладет на тарелку то, что считает самым лакомым.
— Знаю, что вы хвост любите! — говорит первый.
— И голову, господин председатель,— потчует Калча.— Разве вы не городской голова и не голова над всеми нами здесь и повсюду? Потому и говорю: «Голову — голове!» Таков исконный обычай.
— Пожалуйста, господин председатель, чурлинского нектара. Неужто меня не уважите? — галантно просит неизвестный, подходя к нему с бутылкой вина.
— Спасибо, спасибо! А вы откуда? — спрашивает председатель неизвестного.— Это кто такой? — тихонько окликает он Калчу.— Откуда взялся?
— Бог его знает! — отвечает Калча.— Должно быть, нашенский. Пришел в дом, словно кошка с улицы, приютился, привык, и теперь его метлой не выгонишь. Мы уже побратались с ним.
— Честь имею представиться,— говорит неизвестный, застегивая пиджак и выдвигая манжеты,— Светислав Н., бывший артист, скромный и преданный служитель храма богини Талии, затем уволенный писарь общинной управы, жертва своеволья нынешнего режима, не дождавшегося от меня поддержки... будучи членом странствующей труппы, начал со статиста и нескольких слов: «Пощады, Леирк не виновен!» — потом исполнял роль Йована в «Нитке жемчуга» и Генриха в пьесе «Лавр и посох нищего», пожинал бурные аплодисменты и восторги обожавшей меня публики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43