Курати посмотрел дом и решил, что как временное пристанище он вполне годится, хоть и скрыт от солнца криптомериевой рощей. Решили переезжать немедленно.
Но тут нужна была большая осторожность. Вещи перевозили постепенно. Носильщиков наняли в Сиба, горничным хозяйка объявила, будто вещи отправляют к Курати домой. Наконец почти все вещи были водворены па новое место, и однажды поздним вечером, выбрав время, когда дул холодный ветер и лил дождь, Йоко юркнула в крытую коляску. Самой Йоко эта предосторожность казалась излишней, но хозяйка настояла на своем. Она заявила, что взяла на себя заботу о Йоко и не успокоится до тех пор, пока не устроит ее в безопасном месте.
Перед самым отъездом, когда Йоко переодевалась в сшитое для нее новое платье, явилась хозяйка. Заколов брошкой воротник, Йоко закончила свой туалет. Хозяйка посмотрела на нее и, потирая руки, сказала:
– Если только вы благополучно переберетесь туда, с меня свалится огромная тяжесть. Но нелегко вам придется. Стоит мне вспомнить его жену, и я уже не знаю, как относиться к вам и как к ней. И вас я понимаю, да ведь и жену его – уж очень она хорошая – мне тоже жаль до слез. Я всегда готова сделать для вас все, что в моих силах, но, говоря откровенно, виновата я перед вами обеими. Поэтому я так решила, хоть это и не слишком любезно с моей стороны: с сегодняшнего дня не вмешиваться в ваши дела. Прошу вас, не думайте обо мне плохо. Я просто не знаю, что делать, даром что кажусь такой энергичной.
Хозяйка не успевала вытирать слезы рукавом кимоно. Йоко не испытывала ни обиды, ни досады, лишь какое-то теплое чувство, похожее на печаль.
– Ну зачем же мне думать о вас плохо? Если бы когда-нибудь кто-то отнесся ко мне, как вы, я поклонилась бы ему в ноги и сказала спасибо. Вы так много для меня сделали. Может быть, наступит время, когда я сумею по-настоящему отблагодарить вас… Большое вам спасибо. Передайте привет вашей сестре и поблагодарите ее за кимоно.
Бросив взгляд на врезанную в стену полку, куда она убрала два американских саквояжа, оставленные ею в знак благодарности хозяйке и ее сводной сестре, Йоко покинула гостиницу.
Из-за дождя и ветра на улице, обычно людной, не было ни души. Сквозь жидкие облака пробивался бледный свет молодого месяца, который то и дело закрывали быстро пробегавшие грозовые тучи. После теплой комнаты было особенно неприятно ощущать забиравшийся под платье сырой холод. Хозяйка, подставляя ветру и дождю пышную прическу, – она даже не пыталась спрятаться под зонтиком, который раскрыла над ней горничная, – говорила что-то, вероятно, очень важное, рикше, опускавшему непослушный, вырывающийся из рук верх коляски. Йоко заметила, как она сунула ему кошелек.
– До свиданья! Счастливого пути! – почти одновременно крикнули женщины. Преодолевая сопротивление ветра, с силой врывавшегося под полог коляски, рикша помчался в темноту.
Но ветер, завывая, бил в лицо, и рикша невольно замедлял бег. Йоко, несколько дней просидевшей в гостинице возле хибати, казалось, что холод пронизывал ее до костей.
Вначале Йоко не придала серьезного значения тому, что сказала хозяйка о жене Курати, но сейчас это не давало ей покоя. «Вполне возможно, что я обманута, что меня превратили в игрушку. Курати и не подумает уйти от семьи. Ему просто захотелось развлечься со мною в дальнем плавании».
Она зашла непростительно далеко в отношениях с Курати и сама в этом виновата – ведь именно она сделала первый шаг и потому чувствовала себя приниженной. Она самонадеянно считала, что счастье наконец пришло. Но радость ее оказалась преждевременной, а счастье – призрачным. Курати по-прежнему нежен с нею, он счастлив – Йоко не сомневается. Но у него красивая и верная жена, трое девочек, и кто знает, как долго продлится его увлечение.
Ветер, врывавшийся в коляску, холодил душу никому не нужной, всеми отвергнутой Йоко… Где же радость? Где наслаждение? Ее подстерегают доселе не изведанные муки. Плутовка-судьба снова сыграла с ней шутку. Но от судьбы не уйти. До самой смерти… Она готова умереть, но прежде ей хотелось бы испытать эти муки. Йоко не знала, страдает ли она, наслаждаясь, или наслаждается, страдая. Она сама была поражена силой своей любви, неодолимой, несмотря на все мучения. У нее было такое чувство, будто сердце ее положили под пресс.
Вдруг коляска остановилась, и Йоко очнулась.
Буря не утихала. Рикша наступил ногой на ручку коляски, чтобы она не качалась на ветру, и откинул верх. Впереди во мраке мелькнул слабый луч света. В шорохе дождевых струй Йоко слышались какие-то грозные звуки, похожие на рев бушующего моря. Они словно предупреждали о несчастье.
Йоко вышла из коляски. Ветер сбивал ее с ног, волосы и кимоно мгновенно намокли, но она, будто ничего не чувствуя, запрокинув голову, смотрела на небо. Упираясь кронами в черный клубок туч, шумела еще более черная, чем сами тучи, густая криптомериевая роща. Кустарник за бамбуковой оградой пригнуло ветром к земле, засохшие листья неистово плясали в воздухе. Йоко вдруг захотелось прямо здесь опуститься на землю и сидеть долго, долго.
– Эй, входи же скорей. Вымокнешь!
Это кричал Курати, стоя в дверях и защищая рукой огонек лампы. Голос его относило ветром в сторону. Появление Курати оказалось для Йоко полной неожиданностью.
Где-то в отдалении раздался грохот, будто сорвало ставень. Ветер с оглушающим ревом пронесся по роще. Опасаясь, как бы не унесло коляску, рикша не пошел провожать Йоко, лишь поднял повыше фонарь и что-то прокричал ей вслед. Йоко нехотя поплелась к дому.
Курати, в ожидании ее, успел напиться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126