Перед ее внутренним взором открывался только один путь, темный и мрачный, и ворота к покаянию на этом пути были накрепко заперты.
34
Когда Йоко взяла к себе сестер, занялась их образованием и воспитанием и почувствовала за них ответственность, словом, стала хозяйкой дома, в ней пробудился инстинкт жены и матери. Теперь к Курати ее привязывала не только плотская любовь, она все больше и больше ценила в нем человека. Казалось бы, наступило наконец счастливое благополучие. Но Йоко не могла не замечать, что Курати постепенно от нее отдаляется. Йоко тоже испытывала неудовлетворенность. То ли Курати привык к ней, то ли просто охладел, во всяком случае, в нем не было прежней страсти. И, осознав это, Йоко впала в глубокую печаль. Могла ли она допустить, чтобы осыпались цветы любви, которой она посвятила всю себя без остатка? В ее любви не должно быть зенита. У нее еще хватит сил, чтобы с легкостью взобраться на гору, как бы ни был крут подъем. И пока огонь в ней не угас и силы не иссякли, она не станет сидеть сложа руки и довольствоваться созерцанием окружающего ее будничного пейзажа. Она будет взбираться на вершину вечно, но никогда ее не достигнет. Пусть всегда будет как в тот день на «Эдзима-мару», когда ее обожгла буйная, всесокрушающая, почти божественная страсть Курати.
Ночь в Такэсиба напомнила Йоко жизнь на «Эдзима-мару». И если бы наутро она оказалась мертвой, это было бы прекрасно. Однако, проснувшись, она уже не думала о смерти. Неутолимая жажда наслаждений сделала Йоко малодушной. Она без сожаления отдала бы все, чтобы снова и снова испытать самозабвенную радость удовлетворенного желания. Она пожертвовала даже своей недоступностью, самым сильным соблазном, на какой только способна женщина, не опасаясь оказаться в глазах Курати существом еще более низким, чем продажная женщина. Они стремились вырвать друг у друга как можно больше чувственных радостей; что могло бы показаться добровольным самоумерщвлением. Они медленно разрушали себя физически и духовно.
Однако для Йоко (она не знала, что думал об этом Курати) в этом отвратительном разложении скрывалась последняя надежда. В нем заключалось нечто, чем нужно только суметь воспользоваться, – эту надежду Йоко не в силах была изгнать из сердца. Может быть, наступит такой миг, думала она, когда Курати окончательно запутается в сетях ее чар и перестанет быть самим собой.
Йоко, которая сделала первый шаг к их сближению, до сих пор опасалась, что Курати любит ее меньше, чем она его. Это постоянно ее тревожило, вселяло неуверенность. Вот почему она мечтала лишить его способности думать, рассуждать и, не выбирая средств, шла к осуществлению своей мечты. Она довела его до разрыва с семьей, превратила в полнейшее ничтожество, но этого ей было мало. В ту ночь в Такэсиба она узнала, что толкнула его на преступление, на позор. Это принесло ей невыразимую радость. Ведь чем дальше уходил Курати от внешнего мира, думала Йоко, тем сильнее становилась ее власть над ним. Чтобы вознаградить его за позор, она дарила ему свою бурную страсть, ибо полагала, что именно этого желает ее возлюбленный. Йоко не понимала, что все это истощает ее силы и она в конце концов надоест Курати.
Так или иначе, после Такэсиба их отношения изменились. Йоко снова превратилась в юную любовницу. Встретившая уже двадцать шестую весну, она словно помолодела на несколько лет.
В один из погожих дней, когда на сливовых деревьях уже набухали почки, Йоко стояла на веранде рядом с Курати, положив руку ему на плечо, и с любопытством следила за любовной игрой воробьев. В это время кто-то вошел в прихожую.
– Кто бы это мог быть?
– Ока, наверно, – пробурчал Курати.
– Нет, верно, Масаи-сан.
– Да нет, Ока.
– Давай поспорим, – предложила Йоко тоном избалованной девочки и пошла в переднюю. Курати угадал: пришел Ока. Едва поздоровавшись, Йоко схватила его за руку и тихо сказала:
– Как хорошо, что вы пришли. Вам очень идет этот костюм. Чудесный цвет, как раз весенний. А мы поспорили с Курати, вы это пришли или не вы. Проходите же скорее.
Йоко вошла в гостиную, положив руку на хрупкое плечо Ока, ту же руку, которая только что покоилась на мощном плече Курати.
– Я проиграла. Ты мастер угадывать, – обратилась Йоко к Курати. – Надо было тебе уступить. Сейчас получишь выигрыш, стой там и смотри. – И, порывисто обняв гостя, она поцеловала его в щеку. Сконфузившись, как девочка, Ока неловко пытался высвободиться из ее объятий. Курати, скривив рот в своей обычной кислой усмешке, сказал:
– Дурочка!.. Эта женщина не в себе последние дни. Стукните ее, Ока-сан, по спине разок, что ли… Они еще занимаются? – Курати указал на потолок.
Йоко повернулась к Ока спиной и сказала:
– Ну, стукните же! – Потом, подняв глаза к потолку, звонко и кокетливо крикнула: – Ай-сан, Саа-тян, пришел Ока-сан! Сделаете уроки, сразу спускайтесь вниз!
– Хорошо-о! – донеслось в ответ, и по лестнице кубарем скатилась Садаё.
– Саа-тян, а уроки сделала? – спросил Курати.
– Да, только что, – ответила Садаё, и тут же лицо ее расцвело в улыбке. Айко не спешила сойти вниз. Не дожидаясь ее, все четверо уселись за столик и принялись пить чай. Ока сидел с таким видом, будто хотел сказать что-то очень важное, и наконец проговорил, запинаясь:
– Я хочу обратиться к вам с небольшой просьбой. Вы позволите?
– Да, да, конечно, с удовольствием, все, что вы скажете… Правда, Саа-тян? – проговорила Йоко шутливым тоном, но тут же стала серьезной. – Говорите, пожалуйста. Не хватало еще, чтобы вы у нас стеснялись.
– Мне легче говорить сейчас, поскольку и Курати-сан здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126